Она вспомнила только что пережитые моменты.

Он снова унес ее в небо, чтобы показать ей закат и ласточек. И попрощаться. Падение в пустоте больше не сулило встречу. Теперь падение означало разлуку.

В небе над Римом среди первых вечерних звезд в десяти метрах от земли Ансельмо и Грета начали падать вниз.

Сначала медленно. Потом все быстрее. Она смотрела, как под ними ширится темное пятно асфальта. Едва коснувшись ногами земли, они разомкнут объятие, и он уйдет.

Нет.

Слишком рано. Слишком быстро. Она должна остановить падение. Она должна остановить время. Грета завертелась, как зверь в клетке, и высвободилась из его световых крыльев.

Она полетела вниз одна, став вдруг очень тяжелой.

— Любимая! — вскрикнул Ансельмо, пытаясь ее удержать.

Он в первый раз назвал ее любимой — но слишком поздно. Она не услышала его — далекая маленькая точка на бескрайнем темном пятне.

Земля приняла ее жесткой оплеухой. Резкая боль пронзила лодыжку, горели исцарапанные асфальтом ладони. Но Грета тут же поднялась и бросилась к своему велосипеду, чувствуя, как распухает нога в узком горле высокого ботинка. Ансельмо легко спланировал на землю за ее спиной:

— Подожди! Куда ты?

Ей вдруг показалось, что она слишком часто слышит этот вопрос. Всегда один и тот же финал, всегда одно и то же желание: исчезнуть, оказаться в другом месте. Где-нибудь далеко и как-нибудь сразу. В такие минуты она садилась на велосипед и уезжала. Она ничего не ждала. Она не знала, куда ей ехать.

— Домой. Уже поздно, — солгала она.

— Грета…

У нее не хватало смелости обернуться. Но и сил надавить на педали и уехать у нее тоже не было.

— Я… посмотри на меня.

Грета обернулась.

— Я… Мы…

Ансельмо молчал, не зная, что сказать. Словно за этим маленьким словом стояло что-то слишком большое. Что-то, о чем нельзя говорить. Она смотрела на него и ждала. Его синие глаза на мгновение уклонились от стрел ее взгляда.

— Что «мы»? — прорычала Грета. — Ничего. Молчи.

Она поднялась на педалях и понеслась вперед против ветра.

Ансельмо остался стоять на месте, неподвижный и разбитый. Как ангел, упавший с неба на неведомую землю.

В средней школе имени Амедео Клементе Модильяни было мало окон. А те, что были, напоминали длинные и узкие лица с портретов художника, чье имя носила школа. Французские друзья называли его Моди, он дарил им портреты. У него почти нет пейзажей, зато красками, которые кажутся смешанными с матовой и густой опарой для хлеба, написано очень много портретов с тонкими головами на длинных шеях. Снаружи здание школы было окрашено в похожий цвет, чуть более темного оттенка, запыленного временем и выхлопными газами. Высокие стрельчатые окна, вырезанные в этих стенах, смотрели на мир сквозь прикрытые веки. Входная дверь напоминала грустный рот, линия архитрава, обведенная более светлой плиткой, казалась морщинкой, которая долго не сходит с задумчивого лица человека, оставляющего позади еще один школьный день. Эмма возникла под аркой, как огненно-красный мазок в зеленоватом полукруге дверного проема, и стала внимательно смотреть, как ее подруга спускается по ступенькам. Грета заметно прихрамывала.

— Что с ногой? — спросила Эмма.

Грета обернулась, бросив на нее взгляд, говорящий, что она не намерена никому ничего объяснять. И едва раскрыла рот, чтобы попросить Эмму не лезть не в свое дело, как та опередила ее:

— Молчи.