Грета сунула в карман толстовки ключи от квартиры и вышла из подъезда, громко хлопнув дверью.

Глупость

У каждого из нас есть свой ветер.

Он поднимается решительно, раздувает легкие

паруса желаний, увлекает сердце поверх барьеров.

Иногда его трудно узнать.

Но тот, кому удается почувствовать его,

свободно парит над горизонтом собственных

возможностей.

Эмма села на парту, на пустовавшую сторону Греты, и закинула одна на другую свои длинные ноги.

— Она ответила тебе?

— Нет.

— Дурной знак, — забеспокоилась Лючия. — Что будем делать?

— Спросим у Ансельмо, — не раздумывая, ответила Эмма.

— Но они расстались. Я думаю, он ничего не знает.

— А я так не думаю.

— У тебя есть его телефон?

— Нет, но мы можем сегодня после школы зайти в мастерскую и поговорить с ним.

На щеках Эммы вспыхнул предательский румянец.

— Что с тобой?

— А что?

— Ты вся покраснела…

— Я? Вроде бы нет, — стала оправдываться Эмма, быстро совладав с собой.

Предательский румянец. При одной мысли о возможности зайти в мастерскую ее охватывало странное волнение. Эмилиано должен был вернуться туда сегодня, чтобы выбрать себе велосипед. Эмма представила, как Грета со своим обычным сарказмом убеждает ее: зря ты надеешься, я его знаю, он не придет, он никогда не сдерживает обещания, таким, как он, нельзя доверять. Грета не пришла в школу — и все равно была рядом. Как человек, ставший частью тебя. Эмма не видела ее всего несколько часов и уже соскучилась.

— Нам надо ее найти. У меня такое чувство, что она делает какую-то глупость.

— Что она может сделать? — встревожилась Лючия.

— Не знаю. Снова сбежать, например.

— Точно. Сколько я ее знаю, она только это и делает, — согласилась Лючия. — Разница лишь в том, что обычно она злилась и поэтому сбегала, а сейчас она какая-то… грустная.

Эмма кивнула, соскользнула с парты и посмотрела на небо за окном:

— Грустные девушки становятся опасны.

Ансельмо пересек маленький двор, отделявший склад от мастерской, и вставил ключ в замочную скважину железной двери. Три оборота, щелчок — и он внутри. Полки, полные потерянных посланий, ждали курьера с терпением деревьев в лесу, переживших время и его козни. Ансельмо прислонился спиной к стене и скользнул на землю. Посылки, письма, открытки, всевозможные предметы самого разного предназначения следили за ним с железных стеллажей. Никакого свечения. Никаких полосок. Сегодня судьба решила подождать. Все замерло. Только его мысли беспорядочно метались, подталкивая слова из одной части черепа в другую в хаосе молчаливых вопросов, на которые никто не мог бы ответить. Где она, что делает, о чем думает, вспоминает ли о нем?

Ансельмо услышал из мастерской голос Эммы. Потом Лючии. Они искали его. Он сделал огромное усилие, чтобы подняться. Снова это ощущение свинцовой тяжести в ногах. Увидеть подруг Греты — все равно что увидеть часть ее. Он не был готов к этому.

— Ханс! — позвал Шагалыч.

Выхода нет. Надо идти.

— Привет! Как дела? — спросил Ансельмо, натягивая на лицо лучшую из своих улыбок.

Ее оказалось недостаточно. Да и подруги, похоже, были не очень рады его видеть. Точнее, они совсем не были рады — они были печальны и встревоженны.

— Хорошо.