То же решение приняла и его любимая…

Но даже того немногого, что им оставалось, их лишил Зарек.

Безумный Темный Охотник ворвался в их деревню, сея смерть и разрушение на своем пути. Мужчины не успели спрятать женщин и детей, Зарек убил их всех.

Ни один из тех, кто встретился ему на пути, не остался в живых.

Ни один.

Зарек убивал без разбору и даймонов, и простых аполлитов. И был наказан за это… изгнанием!

Всего лишь изгнанием!

Его захлестнула ярость. Все эти девятьсот лет, пока Танат, преследуемый воспоминаниями о той страшной ночи, не знал ни единого спокойного дня, Зарек как ни в чем не бывало прохлаждался на Аляске!

Но Танат заставил себя унять ярость. Сейчас не время предаваться гневу. Он должен действовать холодно и расчетливо — так же, как его враги.

— Сколько тебе лет, даймон? — спросил он у спати.

— Девяносто четыре.

Танат поднял бровь.

— Ты хорошо сохранился!

— Что есть, то есть. И я устал прятаться.

Это чувство было знакомо Танату — он сам ненавидел жизнь во тьме.

— Не бойся. Ни один Темный Охотник за тобой не погонится. Об этом я позабочусь.

Даймон улыбнулся.

— Мы думали, что Дневной Убийца — просто миф…

— Любой миф основан на истине. Разве не этому учила тебя мать?

Глаза спати потемнели.

— Моя мать ничему не успела меня научить. Мне было всего лишь три года, когда она достигла двадцатисемилетия.

Танат положил руку ему на плечо:

— Брат мой, мы вернем эту землю себе. Верь мне, придет наш день. Я соберу других наших воинов, и мы объединим наши армии. Никто не защитит смертных от нашей ярости!

— А как же Темные Охотники? — спросила женщина.

Танат усмехнулся.

— Они — пленники ночи. А я — нет. Я могу преследовать их везде и всегда. — Он расхохотался. — Их оружие не причиняет мне никакого вреда. Я — их Гибель. Теперь я вернулся к своему народу, и вместе мы будем править землей и всеми, кто ее населяет!

Зарека разбудил божественный запах. Должно быть, он явился из сна… но нет, во сне он никогда не вкушал таких ароматов.

Он лежал неподвижно, не открывая глаз, боясь, что, стоит ему пошевелиться, — и чудо исчезнет, оказавшись всего лишь порождением его воображения.

В желудке у него заурчало.

Послышалось гавканье волка.

— Тише, Саша! Разбудишь нашего гостя.

Зарек резко открыл глаза. «Гость». Никто и никогда его так не называл. Ни для кого он не был гостем.

Мысли его обратились к неделе, проведенной в Нью-Орлеане.

«Где я буду жить? С тобой, с Кирианом или с Ником?»

«Мы решили, что тебе лучше всего иметь собственное жилье».

Он думал, что больше ничто не способно его обидеть, но, как ни странно, это обыденное замечание Ашерона его задело.

Никто не хочет жить с ним в одном доме.

Он-то думал, что давным-давно к этому привык!

Но сейчас простые слова Астрид отозвались в том же уголке его души, что прежде болезненно ныл oт слов Ашерона.

Он встал, быстро оделся и направился к ней.

Зарек остановился в дверях кухни, глядя, как она — с удивительной при ее слепоте сноровкой — печет в микроволновке оладьи.

Волк поднял голову и зарычал.

Астрид наклонила голову, словно прислушиваясь.

— Зарек! Ты здесь, на кухне?

— В дверях.

Он сам не понимал, зачем начал уточнять, где он находится.