Бритая голова на бычьей шее повернулась, маленькие темные глазки кольнули Алёну, а потом Жора что-то сказал своему собеседнику, и обладатель соломенно-желтого костюма исчез с такой же скоростью, как если бы он был песчинкой, которую сдуло ветром.

— Какую ерунду вы говорите! — пробормотала Алёна, думая, что надо ничего не забыть из услышанного, а еще записать про уши на ширине плеч. — Я просто ждала, когда этот… э-э… господин, — она подбородком указала на Жору, — освободится. Я… хотела купить клубнику.

— Сколько надо? — спросил Жора, поглядывая подозрительно. — Килý? Две? Пять?

«Килý», — мысленно повторила Алёна, шёбы… то есть, извините, чтобы не забыть, и покачала головой:

— Нет-нет, полкилограмма вполне достаточно.

— Полки́ло! — с презрением воскликнул Жора, забирая ягоду «сахарным» совком. — Только рукавами трясти. Ну ладно, с вас десять гривен.

Тридцать рублей за полкилограмма клубники? Неплохо, в Нижнем Горьком это стоило бы от семидесяти пяти до ста. Ну, за такую мелочь, может, спросили бы шестьдесят, но все равно — выгодная покупка. И еще словарный запас пополнен! Теперь поскорей все записать, чтобы не забыть.

— Эй, а моя помидорка? — возмутилась рыжая продавщица. — Бери «микадо», самая вкусная. Купишь к ней еще брынзы или скумбрийки копченой — ум отъешь.

— А почем они? — спросила Алёна, разглядывая тугие ярко-розовые помидоры, напоминающие формой всем известное «бычье сердце», но маленькие, аккуратненькие. В них и впрямь было что-то неуловимо-японское.

— Тридцать! — безапелляционно заявила продавщица, но Алёна училась быстро:

— А купить?

Продавщица усмехнулась:

— Ну, двадцать пять…

Алёна заплатила и пошла поскорей куда-нибудь в укромное место, чтобы поставить пакеты и записать одесские перлы, пока те не вылетели из ее довольно-таки дырявой памяти.

Укромное место не попадалось, зато в его поисках Алёна забрела в молочный павильон, где сначала долго собирала в кучку опять разбежавшиеся глаза, а потом, напробовавшись до умопомрачения, купила малосольной козьей брынзы… выражение «ум отъешь» подходило к ней как нельзя лучше!

Еще ужасно хотелось пойти купить копченой скумбрии и кровяной колбасы, но, ребята, от таких блюд скоро ни в одно танговское платье не влезешь, а они и так сидели на нашей героине в самую облипочку.

«Может быть, завтра, — сказала себе Алёна твердо. — Или послезавтра. Зачем запасаться впрок, когда в Одессе все всегда свежее?»

Наконец в самом конце огромного павильона она нашла пустой прилавок, сгрузила на него покупки и поспешно выхватила блокнот.

Так… «сколько денег», «а купить», «и вам таке ж», «лех к ебенемать» — о смысле легко догадаться, «шкиля» — пожалуй, это означает скелет, «бичок», «риба», «каким левым боком к рибе прижался», «вырядился, как матка боска»… Все? Нет, было еще какое-то слово… «дрэк»! Жора говорил о клубнике, что она — сущий дрэк. Сахар? Мед?

— Извините, — обратилась она к побитому временем дядькý, который тосковал над горой непроданной брынзы, жмуря свои заплывшие «после вчерашнего» карие очи. — Вы здешний, из Одессы?

— А шё? — лениво повел дядькó некогда соболиной, а теперь изрядно облезлой бровью.