Тяжеленная металлическая стойка в архиве под библиотекой, которая, по образному выражению нашего проректора по хозяйственной части, сто лет на месте стояла, а Мариночка бежала, коленочкой задела, стоечка упала и разбилась! Кстати, за это я ему при случае отомщу.

Потом какая-то машина с затененными стеклами там на стройке явно хотела меня сбить. Потом случай в лифте. Сосед Борис спас мою жизнь, прикоснувшись к кнопке протезом. Если бы я нажала ее пальцем, хватануло бы током насмерть!

И потом, когда мы были с Максимом наедине в той квартире. Ведь он собирался меня убить. Если бы судьба не подсказала мне наговорить ему с три короба про то, что я проболталась сестре о нашем свидании, мне бы точно не уйти из той квартиры живой. Господи, и как же я подставила бедную Аньку! Ведь он мог убить и ее, тогда Дашка осталась бы сиротой. От этих мыслей меня начала бить крупная дрожь и я опять прижалась к Алику, стуча зубами. Опер понял, что больше он от меня ничего не добьется. И велел врачам из «скорой» везти меня в больницу. Я вцепилась в Алика и оторвать его от меня мог только подъемный кран.

– Не бойся, Маришка, поедем, я все улажу, – шепнул он мне.

Нас погрузили в машину, но по дороге Алик уговорил врача подбросить нас до его дома, потому что в свой я ехать отказывалась, а к нему в центр было близко. Видя, что я не бьюсь головой о стену и могу идти своими ногами, врач согласился.

У Алика в квартире со мной началась форменная истерика, очевидно, при посторонних я еще могла держать себя в руках, а тут силы оставили меня окончательно. Я заставила Алика включить свет во всей квартире и все равно не могла остаться одна в комнате ни на минуту – мне казалось, что сейчас из-за угла выскочит ужасный пингвин и бросится на меня с ножом. Даже когда я смывала остатки косметики в ванной, я оставила дверь полуоткрытой, и Алик дежурил в коридоре. Он не растерялся от всего случившегося и первым делом заставил меня позвонить домой. Я смогла поговорить только с тетей Надей и попросила ее урегулировать вопрос с моими домашними. Тетя Надя еще немного побеседовала с Аликом, он коротко обрисовал ей ситуацию.

Алик напоил меня чаем, причем я согласилась пить, только когда он сидел рядом. Чай помог, но ненадолго, потому что вскоре я опять начала трястись и беспрерывно повторять: «Прости, прости меня!»

Был третий час ночи, и Алик попробовал уложить меня в постель. Я не возражала, но только здесь, с ним, одна в комнате я спать отказывался. Не знаю, сколько раз за эту ночь он пожалел, что не отправил меня в больницу, мне он про это впоследствии не говорил, но признался, что, когда я прижалась к нему, целовала и так жалобно просила не оставлять меня одну, он не выдержал и немножко потерял голову. Представляю, какой ужасный у меня тогда был вид, и только такому сердобольному человеку, как Алик, могла прийти в голову мысль заняться со мной любовью, а может, он это сделал от отчаяния. Тем не менее это действие возымело желанный эффект – я немного успокоилась и перестала трястись и плакать. Но заснуть ему я все равно не дала до самого утра, так что ему пришлось применять свое успокаивающее средство еще два раза.

Мы все-таки немножко поспали, а когда проснулись поздним утром, у нас началась странная жизнь. Я была спокойна и послушна, но только рядом с ним. И делала только то, что говорил мне Алик. Звонили из милиции, требовали привезти меня на допрос. Я категорически отказалась, Алик выпросил у них трехдневную отсрочку. Приезжала тетя Надя, привезла мои вещи, я к ней даже не вышла, но она не обиделась. Алик попросил тетю Надю сходить в магазин и принести нам продукты, потому что о том, чтобы я выпустила его на улицу, не могло быть и речи. Первый день мы все делали вместе. Вместе готовили еду, вместе мыли посуду. Ему надо было работать, поэтому я садилась на диване и делала вид, что читаю, а сама смотрела на него сзади.