После завтрака он уселся работать, а я сбежала к тете Наде, мне обязательно надо было с ней посоветоваться. Мы встретились у метро «Чернышевская» и пошли к Литейному, по дороге я рассказала про квартиру старой тетки.

– А что? – задумчиво проговорила тетя Надя. – Тетка старая, спокойно могла за это время помереть и оставить ему квартиру. Это для него шанс. А то где бы он смог две недели прятаться? В своей квартире он жить боится, если у женщины знакомой, то тоже подозрительно. Но вообще-то, Маринка, все наши рассуждения притянуты за уши.

Я молчала, не хотела даже тете Наде говорить про свои сны. Мы вошли во двор дома на Литейном, где находилась мастерская художника. Окна ее выходили в другой двор, соседний. Пройдя сквозь арку, я остановилась. Обычный двор-колодец, вон там окна мастерской, а дом напротив был весь в лесах, и какие-то железные конструкции сложены внизу. Тетя Надя подсчитывала вслух:

– У мастерской шестой этаж, последний, значит, теткины окна должны быть не ниже пятого, иначе в таком колодце ничего не увидишь. Парадные выходят не во двор, а на улицу, только тут не меньше трех подъездов, который же из них?

Я ничего не отвечала, молча глядя на окна. Он тут, я знала, что он тут. Никто не сможет меня разубедить.

– Пойдем, Маринка, не можем же мы так прямо ввалиться в квартиру, ее еще вычислить надо.

Она увела меня почти силой. Мы доехали на метро до станции, где тете Наде надо было переходить. На прощание она еще раз велела ехать мне прямо к Алику, а в понедельник мы позвоним нашим знакомым операм и попросим их осторожно прощупать квартиру.

На следующей же остановке я выскочила и села на обратный поезд. Я не могу ждать до понедельника, может быть поздно. Что – поздно, я не уточнила, знала только что мне надо обязательно сегодня побывать в той квартире. От «Чернышевской» я бежала бегом. Вот и двор, из трех парадных я сразу же выбрала среднюю. Теперь быстрее на пятый этаж. Вот дверь, обитая старым дерматином, рядом со звонком кто-то проткнул дерматин гвоздем и получилась дыра, похожая на пятиконечную звезду. Внизу под косяком я заметила углубление. В моем сне там должен был лежать ключ. Я не решилась проверить, есть ли он там в действительности, и протянула руку к звонку. Палец сам повторил условный код из моего сна: два длинных звонка, два коротких и опять один длинный.

И дверь мгновенно распахнулась. Это было совершенно неожиданно. В глубине души я надеялась, что ничего не произойдет, что в квартире просто никого нет – и двор, и лестница, и сама дверь наводили на эту мысль. Но даже если кто-то есть в квартире – я думала, что услышу чьи-то шаги, вопрос, недоверчивое бормотание из-за двери, скрип запоров… Но дверь распахнулась мгновенно: кто-то стоял за дверью и прислушивался, и ждал…

Дверь распахнулась, и сильная рука втащила меня внутрь квартиры.

Я ахнула от неожиданности и едва удержалась на ногах.

Тот, кто втащил меня в квартиру, когда-то был Максимом. Когда-то, тысячу лет назад, в другой жизни, я холодела от его голоса, забывала, как меня зовут, ехала в любой конец города, бросив все дела. Теперь мне было трудно поверить в это. Должно быть, это была другая я. Тот человек, который втащил меня в квартиру, был грязен, небрит, – наверное, не меньше недели он не пользовался мылом и бритвой, – одежда его была так измята, что, пожалуй, он и спал, не раздеваясь. Но самое ужасное – его глаза. Воспаленные, красные, сумасшедшие глаза. От человека с такими глазами можно ждать чего угодно.

– А-а-а! – воскликнул он, и в глазах его появился такой нехороший блеск, что ноги мои стали ватными от страха, и, если бы он не придерживал меня рукой за плечо, я, наверное, сползла бы на пол. – А-а-а! У нас гости! Какая неожиданная радость! А я-то никак не мог тебя подкараулить одну – ты все время была то с этим своим… тюленем-полиглотом, то с дуэньей, то еще с кем-нибудь, а тут – на ловца и зверь! Сама пришла.