«Гуаскар», не отвечая, снимается с места и резво набирает скорость. Хорошо идет. Белые буруны под форштевнем. Проклятье! Он, похоже, быстрее нас на пару узлов. Я поднимаю голову — над «Гуаскаром» пронзительно синее небо. Я вдыхаю полной грудью, руки слегка дрожат. Ничего.

Пулемет на носу «Гуаскара» начинает разворачивать стволы в нашу сторону. Вот и ответ, похоже.

Я поднимаю руку. Ну, с богом.

— Приготовиться… залп!

Олаф дергает шнур.

Бум! Выстрел хлопает по ушам — какой-то он на удивление тихий, с замедленным, деликатным эхом. Звук словно опускается на нас сверху, как покрывало.

Впереди, не долетев до «Гуаскара» метров полста, взметается столб воды. Промазали, конечно.

Я кричу:

— Недолет! Поправка…

Бу-бу-бу-бу — стрекот пулемета. Очередь прошивает воду совсем рядом с бортом «Селедки». Ровный ряд фонтанчиков. Бу-бу-бу. Еще один. Ближе. Пристреливаются, сволочи.

Я говорю Киклопу:

— Сигналь: Лейтенанту Йорку. Ультиматум не принимаю. Настаиваю на вашей немедленной капитуляции.

Я поднимаю бинокль, ловлю в окуляры «Гуаскар». Ого! Форингтон стоит в рубке, смотрит в нашу сторону. И лейтенант Йорк тоже там. Он что-то кричит пулеметчику…

Пулемет поворачивается. Черные отверстия — я невольно пригибаюсь.

Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Пули пролетают над «Селедкой», шлепают по воде.

— Заряжай, целься, — говорю я. — Приготовиться… залп!

Бум!

Я закрываю глаза: пожалуйста, мне очень нужна сегодня удача. Боже, пожалуйста.

— А как же твой шрам?

Я пожимаю плечами.

— В детстве упал с качелей. Совпадение. Дело вот в чем. Я морской офицер, учился в Навигацкой школе. Тебе это может ни о чем не говорить, но туда мог поступить только потомственный дворянин — это раз, и только при одном условии — это два.

— Каком?

— У него не должно быть инородных вкраплений… вообще. Стопроцентный био. На флоте всегда брезгливо относились к вивисекции.

— То есть…

— Я солгал, Обри. Понимаешь?

Обри смотрит на меня и морщит лоб, запачканный маслом. Цок, цок. Его металлические когти на левой ноге загребают землю, задевают камешек — скри-ип. В волнении Обри часто так делает.

— Тогда почему ты с нами? — Обри смотрит на меня в упор. Чуть ли не обвиняя.

— Потому что вы — мои люди. Мой экипаж.

Обри думает немного, потом спрашивает:

— Ну хоть адмирал-то ты настоящий?

Да. Меня так прозвали на каторге.

— Что? — говорю я.

— Ты — настоящий адмирал?

— Конечно. Его Величество сделал меня шаутбенахтом — после Второй Бирманской…

Поднимаю бинокль. Перелет, думаю я.

Бух!

Накрытие. Снаряд взрывается за бортом, но взрыв настолько мощный, что осколки барабанят по палубе «Гуаскара», один ударяет в пулеметную башенку. Щелк. Пулемет захлебывается. Морпех дергает затвор — раз, другой. Заклинило?

Спасибо, боже.

Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.

Теперь уже не самая.

«Интеллектуальная машинка в моей голове тикает все реже. Когда она остановится совсем, я стану идиотом. Даже глупее тебя, Козмо».

Взрыв. Грохот.

Олаф!

Когда дым развеивается, от орудия остается покореженный металлический пенек.

Приплыли. Стонет раненый рулевой, я приказываю заменить его — заменяют.