|
Высветившийся на дисплее мобильного телефона номер, с которым до этой ночи его почти наверняка ни разу не соединяли, он явно помнил наизусть, как и то, что означает этот поступивший в неурочное время звонок, иначе просто не ответил бы на вызов. У Глеба гора упала с плеч: отсюда до Саны было уже буквально рукой подать, километров двести или около того – пустяк для мчащегося по гладкому скоростному шоссе современного автомобиля. И, коль скоро проводник российской культуры в широкие массы арабской общественности не забыл о своих вторых и главных обязанностях, Глеб, можно сказать, был уже одной ногой в Москве.
– Алло! Алло, кто это? – пьяным медвежьим голосом зарычал он по-английски. – Позовите к телефону тетю Роуз! Миссис Шульман, я имею в виду… Надеюсь, она не забыла, что ее племянница Джесси выходит замуж? Завтра репетиция свадьбы, мама волнуется, невеста в слезах… Где тетя Роуз? Надеюсь, с ней все в порядке? – Вы ошиблись номером, – с оттенком вполне законного раздражения произнес господин атташе фразу, которая в данном случае являлась кодовой. И во избежание путаницы а-ля «Бриллиантовая рука» добавил: – Тем не менее, поздравляю. Мысленно буду с вами. – Зачем же мысленно? Присоединяйтесь, старина! – с пьяным радушием предложил Сиверов. – Я подумаю, – пообещал атташе и прервал соединение. Дело было в шляпе. Глеб повесил трубку, выкурил еще одну сигарету, а потом погасил в номере свет, уселся в удобное кресло у окна и, ощипывая виноградную гроздь, стал терпеливо ждать утра.
Провожатый в немецком френче (или в чем-то, пошитом на его манер) лязгнул массивным запором, крутанул литой чугунный штурвальчик и, навалившись, распахнул тяжелую стальную дверь. В глаза ударил солнечный свет, и оперативники, переступив высокий порог, увидели перед собой обрамленное неровной стеной леса, голое, чуть всхолмленное пространство, поросшее высокой чахлой травой и кустарником. Искусственный земляной вал, в который был заглублен хрустальный дворец господина Кулешова, загибался подковой в сторону полигона, и, подняв взгляд, капитан Зернов увидел ровными рядами выстроенные на концах этой подковы танки – слева, судя по характерным угловатым силуэтам, немецкие, а напротив – русские. Танки стояли на гребне вала, одинаково подняв к небу длинные хоботы орудийных стволов, как на открытой площадке военного музея. Глядя на них снизу, было трудно отделаться от ощущения, что находишься именно в музее или на территории какого-то мемориального комплекса, уж очень величественно, как настоящие памятники, они смотрелись в этом выгодном ракурсе. Справа Зернов насчитал один ИС, один КБ, две «тридцатьчетверки» и легкий танк довоенного производства – консервную банку с мелкокалиберной пушчонкой, каким-то чудом уцелевшую в мясорубке первых месяцев войны и дожившую до наших дней. Смотреть налево оказалось не в пример интереснее – потому, наверное, что немецкие танки, в отличие от «тридцатьчетверок» и ИСов, не торчат на постаментах чуть ли не в каждой деревне, не так намозолили глаза и до сих пор вызывают живое, немного опасливое любопытство. Зернов мысленно упрекнул себя за недостаток патриотизма, но тут же возразил себе: патриотизм тут абсолютно ни при чем. Не станешь ведь, в самом деле, обвинять в его отсутствии посетителей зоопарка, которым интереснее смотреть на носорога, чем на корову, или на павлина, чем на петуха! «Немцев» тоже было пять – легкий Т-III, два «тигра», «пантера», издалека очертаниями напоминающая «тридцатьчетверку», и гигантское бронированное чудище, заметно превосходящее размерами соседей, с непомерно длинным хоботом орудийного ствола. – Неужели «королевский»? – ахнул Зернов. – Уникальный экземпляр, – кивнул похожим на утиный нос козырьком вермахтовского кепи Анатолий Степанович, – жемчужина коллекции. |
