И вновь Боболо пришлось пустить в ход копье, чтобы девушке не причинили телесных повреждений. Он безжалостно колотил самых неуемных, пока те не отошли на безопасное расстояние, затем повернулся к старухе.

– Убуга, – произнес Боболо. – Я привел новую жену. Поручаю ее тебе. Гляди, чтобы с ней чего не случилось, ты за нее в ответе. Приставь к ней двух рабынь, а я прикажу рабам приготовить для нее хижину рядом с моей.

– Дурак! – взорвалась Убуга. – Она же белая! Женщины не дадут ей жить спокойно, если вообще дадут жить, да и тебе не видать спокойной жизни, пока она не умрет или пока ты ее не сплавишь. Ты дурак, что притащил ее, хотя, впрочем, ты всегда был таким!

– Придержи язык, старая карга! – заорал Боболо. – Я вождь! Если женщины станут травить ее, я убью их… и тебя впридачу!

– Может, других и убьешь, а меня не посмеешь. Старая ведьма хохотнула.

– Я выцарапаю твои глаза и съем твое сердце, – продолжала она. – Кто ты такой? Сын шакала! А мать твоя – свинья! Вождь называется. Да ты был бы рабом самого последнего раба, если бы не я. Твоя родная мать не знала, кто твой отец! Да ты…

Но Боболо благоразумно ретировался раньше, чем старуха успела закончить свой обличительный монолог.

Подбоченясь, Убуга повернулась к Кали-бване и с пристрастием оглядела ее с ног до головы. От ее глаз не укрылось роскошная одежда из шкуры леопарда и драгоценные браслеты на руках и ногах.

– Ну ты, пошевеливайся! – гаркнула Убуга и вцепилась девушке в волосы.

Эта была последняя капля, переполнившая чашу терпения белой пленницы. Уж лучше умереть сразу, чем выносить жестокое обращение и гнусные оскорбления. Размахнувшись, Кали-бвана влепила старухе такую пощечину, что та едва устояла на ногах. Женщины громко засмеялись. Девушка ожидала, что Убуга тут же набросится на нее и прикончит на месте, но ничего подобного не произошло. Убуга застыла, опешив от неожиданности, вытаращив на девушку округлившиеся глаза и даже не пытаясь закрыть отвалившуюся нижнюю челюсть.

Так старуха стояла, пока до нее наконец не дошло, что женщины смеются именно над ней. Тогда она с диким воплем схватила палку и, изрыгая проклятья, бросилась на женщин. Словно затравленные кролики в поисках норы, они порскнули кто куда, но прежде чем они разбежались, увесистая палка Убуги успела пройтись по парочке спин.

Вернувшись к белой девушке, старуха лишь кивнула в сторону хижины и коротко приказала:

– Иди.

Тон, с которым она это сказала, был уже не таким грозным, и вообще казалось, что ее отношение к девушке несколько изменилось, стало гораздо менее недружелюбным или во всяком случае не таким враждебным, как прежде, а что такая отвратительная старуха могла относиться к кому-либо с дружелюбием казалось и вовсе невероятным.

После того, как Убуга отвела девушку в собственную хижину, где оставила под присмотром двух рабынь, старуха заковыляла к калитке, рассчитывая хоть мельком увидеть Боболо, которому она не все еще успела высказать, но Боболо нигде не было видно. Тут она увидела воина, сопровождавшего Боболо в походе и сидевшего сейчас на корточках перед своей хижиной, пока жена стряпала для него еду.

Убуге, которая обладала особыми привилегиями, разрешалось покидать запретную территорию гарема, и она пересекла улицу и подсела к воину.

– Кто эта белая девушка? – спросила старуха. Воин, который был туповат от природы, накануне сильно перебрал, а кроме того не спал две ночи, а потому плохо соображал.