– Это он испугался? Наверное, было чего... Ты что, дружишь с ним? – спросил отец.

– Да нет, вместе боксом занимаемся. И все. Володя понял, что никакой дружбы не будет, он никогда не зайдет в общагу возле ипподрома, не станет стучать на «лапах», не пойдет с ним гулять по Броду... Разве что перекинутся парой слов на тренировке, поработают на мешке в четыре руки – не больше. Дружить с Пастуховым Володя не хотел.

Тренировка подходила к концу, когда в зал враскачку вошел не появлявшийся с того памятного дня Борисов с дымящейся «беломориной» в презрительно изогнутых губах и глубоко засунутыми в карманы руками. Вначале Володя решил, что он пьян – курить в зале было строжайше запрещено, и на трезвую голову никто бы на такое не отважился: все равно что на ринг нагадить.

Но Зуб не был пьян. Следом за ним ввалилась целая кодла «кильдюмских», человек десять – все в надвинутых на глаза кепках, с зажженными сигаретами и вроде как со свернутыми трубочкой газетами в руках. В таких свертках, чтобы не привлекать внимания, тиходонская шпана, отправляясь на разборки, носила дубинки, заточенные напильники, обрезки труб, иногда даже обрезы...

Удары перчаток о перчатки или о мешки становились все реже и наконец, совсем стихли. В привычную атмосферу боксерского зала вплетался табачный дым, запах перегара, давно немытых тел и страх. Дым и перегар исходили от пришельцев, а страх зарождался где-то внутри. Вторжение было столь вызывающим и наглым, что Володя почувствовал себя совершенно незащищенным.

«Надо Семена Григорьевича позвать», – мелькнула спасительная мысль. Тренеры закрылись с Роговым в своем закутке, до двери десяток шагов...

В поисках поддержки Володя оглянулся на старших. Только Фильков угрожающе скалился, да Еремин угрюмо буравил Зуба прямым взглядом. На лицах остальных застыли растерянность и испуг. Златков рассматривал перчатки, Табарин поправлял шнуровку, Воеводин сосредоточенно массировал бицепс. Никто не крикнул, не одернул наглецов, даже не выказал осуждения... Побледневший Пастухов останавливал качающийся мешок.

– Ну ты, залупа лысая, иди сюда! – Борисов выплюнул папиросу на пол. Он умышленно гадил на ринг, бросая вызов всем, включая Рывкина. Иначе не посмел бы зайти сюда, подождал бы на улице. «Под ДФК» – как говорят в подобных случаях.

– Быстро, а то хуже будет!

Как загипнотизированный, Пастухов подошел. Зуб вынул руки из карманов. На правой блестел кастет.

Бац! Красная полоса перечеркнула крепко сжатые губы, Пастухов тяжело завалился на спину, гулко ударившись о дощатый пол. Носок давно не чищенного ботинка с размаху въехал ему под ребра. Раз, второй, третий...

Среди окаменевших боксеров прошел недовольный ропот.

– Кончай, Зуб! Ты что, стебанулся? – хрипло крикнул Фильков.

Зло выругался Еремин, даже Табарин забыл про шнуровку и с ненавистью уставился на Зуба.

«Кильдюмские» приняли угрожающие позы.

– Ста-я-я-ять! – пронзительно, с блатной интонацией заорал похожий на гориллу сутулый парень и, вытряхнув из газеты стальной прут, подскочил к Филькову.

– Хуля ты выступаешь не по делу?!

– Кто не по делу выступает? – по-звериному оскалился Фильков. – Фильтруй базар! Это ты деловой, что ли? Да я зону топтал, когда ты еще в штаны ссался!

– Тогда стой и молчи! – сутулый опустил прут.

Между тем Зуб продолжал избивать Пастухова. Тот закрывал перчатками лицо. Лысая голова беспомощно моталась из стороны в сторону. Подчиняясь внезапному импульсу, Володя бросился к тренерской и заколотил в запертую дверь.

– Назад, сучонок, башку отшибу! – взревел гориллообразный, но Вольф заколотил еще сильнее.