Изменить размер шрифта - +
«Н'гаи, н'га'гхаа, шоггог, й'хах, Ньярла-то, Ньярла-тотеп, Йог-Сотот, н-йах, н-йах». Вскоре бормотание старухи стихло, и в доме наступила тишина. Совершенно обескураженный, не веря своим глазам, Дьюарт смотрел на листок бумаги с написанными на нем знаками транскрипции; это было невероятно — почти неграмотная, дремучая деревенская старуха владела неизвестным ему иностранным языком с какой-то невероятной фонетикой; в одном он был абсолютно уверен — это не индейский язык.

Итак, с горечью приходилось признать, что ему не удалось узнать ничего, что могло бы добавить штрихи к портрету его далекого предка; вместо этого его все больше затягивало в водоворот тайн и загадок, ибо несвязная беседа с миссис Бишоп не дала ему ничего, кроме новых головоломок, начисто лишенных очевидной связи с Элайджей Биллингтоном или хотя бы с его именем, которое, словно магнит, притягивало к себе поток разрозненных воспоминаний, лишенных единого основания или смысла.

Бережно свернув конверт, Дьюарт сунул его обратно в карман; из дома не доносилось ни звука, слышался только шелест листьев на ветру. Дьюарт уселся в машину и поехал обратно — сначала по дороге, потом через деревню, где во всех окнах и дверных проемах, разглядывая его, торчали темные, молчаливые фигуры. Вскоре он подъехал к тому месту, где должен был находиться дом миссис Джайлз. Таковых было три «на другом конце Данвича», подходивших под описание миссис Бишоп.

Выбрав тот, что был посередине, Дьюарт постучал; не получив ответа, направился к самому дальнему — по меркам Аркхема, до него было бы три квартала. Его сразу заметили. Он не прошел и нескольких шагов в ту сторону, как из кустов внезапно выскочило сгорбленное существо и со всех ног бросилось к дому, выкрикивая на ходу: «Ма! Ма! Он идет!»

После чего существо скрылось в доме. Дьюарт, размышляя о полном обнищании и вырождении обитателей жалкой деревушки, последовал за ним. Крыльцо отсутствовало; фасадом дома была мрачная некрашеная стена с дверью посередине. Даже здесь, в атмосфере всеобщей убогости и уныния, этот дом можно было принять за нежилой сарай. Дьюарт постучал.

Дверь распахнулась; на пороге стояла женщина.

— Миссис Джайлз? — спросил Дьюарт, прикоснувшись пальцами к своей шляпе.

Женщина побледнела. Дьюарт почувствовал острое раздражение, но сдержался — только по причине любопытства.

— Простите, я не хотел вас пугать, — продолжал он. — Видите ли, я уже давно заметил, что моя внешность почему-то пугает жителей Данвича. Вот и миссис Бишоп перепугалась. Правда, она была столь любезна, что объяснила мне причину этих страхов: оказывается, я очень похож на своего прапрапрадедушку. Она сказала, что у вас есть его портрет. Вы не могли бы мне его показать?

Миссис Джайлз молча отступила в сторону; ее лицо немного порозовело. Проходя мимо женщины, Дьюарт краем глаза заметил, что ее рука, которую она прятала под фартуком, сжимает какую-то крохотную фигурку; когда же порывом ветра фартук слегка приподняло, Дьюарт успел разглядеть, что женщина держит в руке вещь, хорошо известную жителям немецкого Шварцвальда, некоторых районов Венгрии и Балкан, которые еще верили в колдовство; это был защитный амулет.

— Не пускай его в дом, ма.

— Мой сын боится посторонних, — коротко объяснила миссис Джайлз. — Подождите немного, я принесу картинку. Ей уже двадцать лет, она мне от отца досталась.

Дьюарт поблагодарил и уселся на стул.

Женщина скрылась в комнатах, откуда вскоре послышался ее голос, когда она начала успокаивать своего насмерть перепуганного сына — еще одно подтверждение необъяснимого страха, который испытывали перед Дьюартом жители Данвича. Впрочем, возможно, этот страх был вызван их общим невежеством, когда боятся вообще любого незнакомца.

Быстрый переход