— Честное слово, клянусь! Все думают, ты, физиономии не видно из-за пластырей, в чем дело…

Гутюша взвыл, метнулся к двери и обратно. Видно, одурел окончательно.

— Кузен! Там был мой кузен! Из провинции! Утром приехал! Брился! А не умеет! Этим — ухо Ван Гога!!!

До самого уха Ван Гога мы понимали его выкрики, а после уха перестали. Тадеуш наконец выпытал: оказалось Гутюша имел в виду бритву. Кузен брился опасной бритвой первый раз в жизни, получил ее в наследство от дяди, хотел попробовать, изрезал себе все, лицо, пока не согласился прекратить самоубийственный эксперимент. Характер имел решительный, и если уж ставил в жизни цель, то обязательно добивался. Бритье тоже закончил, но лицо после этого пришлось основательно залатать — все пластыри пошли в дело…

— Перестань орать, едем! — накинулась я на ошалелого Гутюшу. — Не знаю только, куда сначала.

— Домой, — оборвал прения Тадеуш. — Запломбируют квартиру, пиши пропало. Кузену в больнице все равно не помочь, а кровь можно и позже сдать. — А потом в милицию, — подхватила Эва. — И обязательно добровольно, иначе вас заподозрят.

В квартире у Гутюши милиция все еще валандалась. Проверили плиту и трубы, ничего неисправного не нашли, бардака большого не наделали и как раз намеривались уходить. Наше прибытие изменило их планы.

— Когда вы ушли из дому? — подозрительно спросил сержант, проверив Гутюшины документы и приняв к сведению визит кузена.

— Утром, — угрюмо ответствовал Гутюша. — Сразу после того, как он наклеил все эти заплаты. Он в шесть приехал, так что успел и порезаться и заклеиться.

— А после? Вы не приходили? С работы не возвращались?

— Нет. У него ключи, у Юзефа то есть, я ему дал.

— А вы где были?

— На Грохове. У приятеля. Вместе делаем работу, и надо спешить. К доске приклеился, пока она вон не приехала…

Я рискнула вмешаться, объяснила: Гутюша сидел за чертежной доской, выполняя спешную работу, так называемое проектирование. Дала адрес Тадеуша, так как Гутюша вместо номера дома и квартиры упрямо твердил номер телефона. Я не удосужилась заранее выдумать повод для сегодняшнего визита и чуть не ляпнула насчет бриллиантов. Спохватилась, однако, вовремя и заявила: приехала вернуть деньги, взятые в долг несколько дней назад. Немного, пятьсот злотых. Гутюша пялился на меня, как баран, и не протестовал — пятьсот злотых проигнорировал, всецело поглощенный своим кузеном. Потом вдруг застонал:

— Он же не пьет! Он типичный алкоголик вверх ногами.

— Абстинент, — услужливо перевела я.

Сержант внимательно посмотрел на нас, деловито осведомился, не состою ли я с Гутюшей в связи, согласился, что это необязательно, и велел явиться завтра в отделение для дачи показаний и подписания протокола. Вешать пломбу на квартиру не стали, вышли все вместе, я отвезла Гутюшу в больницу.

Кузен уже умер.

Проблема алкогольного опьянения кузена вызвала перепалку, к счастью, короткую, ибо Гутюша не отличался буйным нравом. Быстро прекратил настаивать на своем и мрачно замолчал, молча же прочел результат анализа, в котором, увы, констатировалось: в крови кузена доза алкоголя была для большинства нормальных людей смертельная и, уж если на то пошло, газа вовсе и не требовалось. Умер с перепоя. Гутюша забрал все, что ему отдали, и молча вышел из больницы. Язык у него развязался только в машине.

— Хорошо хоть родители у него померли, — рассудил философски. — Сестра только есть, старше его, моя кузина, а вообще-то они живут в Катовицах.

— А ты говорил, он из провинции, — удивилась я невольно.

— Он из Бендзина.