В последнюю минуту я еще успела повернуть в направлении его дома. Насчет недоумка ожидала нечто в таком роде, но одно дело подозревать, а другое — знать. Все-таки, значит, так.., какие уж тут сомнения — убили из-за меня!

— А остальные? — спросила я подавленно.

— Что остальные?

— Ну мы, например. Почему нас никто ни о чем не спрашивает?

— А о чем нас спрашивать? Говорю тебе — следствие и не ночевало. Анализы мой приятель сделал для своего личного удовольствия и спрятал. Убийца неизвестен. Никак не проявился, но я так себе дедуцирую: у них там что-то шиворот-навыворот, помнишь, тот, в носках, что в забегаловку примотал, — ценнейшая фауна, под охраной пребывает. Никто ничего ведать не ведает, одна тайна другой погоняет и все по углам. А про кузена Юзефа шепну приятелю, пусть лично присоединится к вскрытию. Вскрытие будет, верняк, я узнавал, в таких случаях всегда обожают суетиться, глядишь, и обнаружат что. По голове у меня так и ходит: ну как он схватил эти алкогольные проценты…

Гутюшин кот вернулся домой только через четыре дня. Новейшей информацией от приятеля из прозекторской Гутюша поделился со мной на лестнице в подвал, где мы оба, сидя на корточках, орали: «Кис, кис, кис». Кот молоко выпил и мясо сожрал, но наверх идти отказался наотрез. Гутюша признал правоту кота.

— Понятие имеет, по углам все еще газ, хоть и открываю окна настежь и сквозняк летает. Хорошо, тепло. А насчет Юзефа тоже криминал по высшему разряду.

Я только фыркнула.

— Ну и проницательность. Ясно, криминал с самого начала.

— Так мне ж невдомек про Юзефа. У него ушиб на голове, не проломили, просто синяк и шишка. При жизни вздулась, а как умер, шишка стоп, но сознание потерять мог. Мало того, он говорит, мой, значит, приятель — есть заметный след от укола, и чего у них любовь такая на уколы, хобби что ли? Внутривенный укол, не угадаешь, куда кололи — не в руку, не в запястье, а в ногу под коленом. Спирту вовсе не пил, все градусы мог получить в уколе прямо в кровь, сколько угодно. Сам себе такой укол не сделаешь.

Да, пожалуй, в самостоятельном распутывании тайн вся моя выдержка к чертям свинячьим пойдет. И кому этот Гутюшин кузен мешал?..

— А с головой что? — спросила я угрюмо. — Мог сам себе врезать?

— Вроде мог, только трудно найти подходящий инструмент. Не знаю чем. Чем-то мягким, но твердым. Понимаешь: череп не разбит, а сознание потерял. Дома я ничего такого не держу. Кабы упал, так кругом сплошные острые углы, тогда рана была бы, а не шишка.

Кот вырвал у меня из рук следующий кусочек мяса. Гутюша наклонился, снова налил молока в пластиковую мисочку и позвал:

— Кис, кис…

— А что милиция? — спросила я по-прежнему мрачно.

— Милиция ничего. В протоколе вскрытия про укол молчок.

— Как это?!

— Обыкновенно. В официальном протоколе черным по белому: абсолютно здоров, абсолютно пьян, ударил себя по башке и отравился газом. От алкогольных градусов тоже мог откинуть копыта, так ли, иначе ли, им без разницы. Укол мой приятель открыл самолично.

— И никому не сказал?!

— Сказал. Милицейскому врачу. Тот видел, да в протокол дописал только на следующий день, вот и получилось пивко — по маленькой.

— Не понимаю, о чем ты. Гутюша сжалился над моей женской глупостью.

— У них там есть секция убийств, так? Отдел такой. Я сориентировался через другого приятеля, того, что сидит в кабинете и головой думает. Так вот: до отдела убийств вообще не дошло. Несчастный случай и все тут, кто-то распорядился, и следствия не будет.

Просто и ясно. Я так занервничала, что судорожно удерживала очередной кусочек мяса, который изо всех сил тянул кот.