Говорила мать, Оля и Вася слушали, опустив глаза. Все предчувствовали, что в их жизни грядут большие перемены, только не знали – хорошего от них ждать или плохого…
– Батька ваш свалил, значит, теперь там пить будет, так оно интереснее и проще. Залил глаза и ни о чем не думаешь, – заявила мать, презрительно скривившись. Только так и объяснила она детям отсутствие мужа. И хотя Оля слышала ссору родителей своими ушами и отчасти присутствовала при ней, знала и причину ее, она промолчала.
Анна немного подождала, потом тихо и горько добавила:
– Ничего, сдюжим как-нибудь. Иди, уложи брата, Олюшка. Завтра нам предстоит трудный день.
Она уезжала теперь недалеко и ненадолго, попросила, чтобы в дальние командировки ее не отправляли – все же на сердце неспокойно: двоих маленьких детей без присмотра надолго оставлять.
Вася и хотел было поговорить с матерью о сестре – да понимал, ей сейчас не до того.
А Оля превратилась в настоящую тень Анны – когда мать была дома, она ходила за ней следом, словно боялась, что та вдруг исчезнет или убежит куда-нибудь. Та с недоумением то и дело замечала взгляд дочери – задумчивый и как будто жалеющий ее. Сначала она только диву давалась, но постепенно это стало ее раздражать, женщина начала покрикивать на Олю.
– Чего вылупилась? Дел нет? Иди корову подои, кричит уже второй час, – вскидывалась она на девочку.
Дочь тут же безропотно бросалась исполнять приказание и на время исчезала, но уже скоро Анна опять ловила на себе мягкий свет ее неожиданно взрослых и, казалось, все понимающих глаз.
Вася переменился не меньше сестры, только в худшую сторону – принялся хулиганить и совсем отбился от рук, доставляя Оле дополнительные заботы. В отсутствие отца он как будто решил, что теперь стал главным мужчиной в семье и может не слушаться женщин.
От отупляющей работы по дому Анна становилась все более раздражительной, ни один вечер не обходился без тычка или затрещины, доставалось и дочери и сыну. Она всегда находила к чему прицепиться и по поводу чего выразить свое неудовольствие. Дети словно постоянно напоминали ей об Иване, и напоминание это было болезненным.
От внимания матери не ускользнул и тот факт, что про Олю ходят какие-то странные слухи.
– Ты хоть знаешь, что люди про тебя болтают? – как-то, моя посуду, спросила она у дочери.
– Про многих всякое болтают, – уклончиво ответила Оля. Она помогала матери – вытирала полотенцем тарелки и ложки.
– Да нет, такое, как про тебя, ни про кого больше не болтают, – возразила Анна, пристально оглядывая девочку. – Что там было, на поляне, а? Мне-то расскажи.
– Так все и было, как говорят.
– Не ври, – закричала вдруг Анна и, не сдержавшись, наотмашь ударила дочь по лицу. – Врешь, чертовка, изобью, выгоню. Ведьма ты, что ли? Говори, что было?
– Ничего, мамочка, – Оля отскочила от матери и начала всхлипывать, – лосенок просто встал и убежал. Я очень хотела, чтобы он выздоровел. Но я не знаю, почему так произошло…
Анна в досаде швырнула тарелку на стол и вышла из кухни.
Настало первое ноября. Оля потом часто вспоминала этот день и неприятно поражалась – почему тогда с утра ничего не подсказало ей, что день этот несет большие неприятности, отголоски которых будут эхом доноситься сквозь годы и необратимо, хоть и незаметно, поменяют жизнь ее и всей их семьи. Все события в жизни связаны невидимыми нитями, и нити эти подчас прочнее канатов. Не разорвать их никакой силой.
Анна в этот день затеяла стирку – на реку из-за холодов ходить уже было нельзя, поэтому она нагрела воды, налила ее в корыто и принялась за дело во дворе. |