|
Наяву он даже иногда подумывал: а что, если эта свалившаяся на меня любовь, и чудесная и удобная, повредит моему таланту? Разве писатель не должен быть беззащитным и несчастным, чтобы успешно творить? Хотя… нет, это глупо. Известно ведь, что одни шедевры создавались в эйфории, другие в отчаянии. Зато он, впервые в жизни, надежно пристроен. А Дельфина пускай зарабатывает деньги для них обоих, пока он пишет свой роман. Фредерик вовсе не чувствовал себя нахлебником или паразитом, просто позволил ей себя содержать. Это было нечто вроде любовного соглашения между ними: в конце концов, он ведь работает для нее, поскольку ей предстоит издать его книгу. Однако в глубине души он знал, что Дельфина будет судить о ней вполне объективно и что их отношения никоим образом не повлияют на ее вердикт.
Тем временем Дельфина публиковала других авторов, продолжая восхищать издательский мир своим даром предвидения. Она отклонила многочисленные предложения сменить издательство, сохраняя глубокую привязанность к «Грассе», где ей подарили первый шанс на успех. Иногда Фредерик, не выдержав, давал волю приступам мелкой зависти: «Господи, неужели ты выпустила эту книжонку? Но почему? Она ведь ужасно написана!» На что Дельфина отвечала: «Пожалуйста, не веди себя, как озлобленные писаки, считающие всех, кроме себя, бездарями. Хватит с меня и того, что я весь день общаюсь с такими самовлюбленными извращенцами у себя в редакции. И когда прихожу домой, хочу видеть автора, поглощенного своей работой, и только ею. А все другие меня не волнуют. Я их издаю лишь в ожидании твоей „Постели“. И вообще, все, что я делаю в этой жизни, это жду, когда ты мне покажешь свою „Постель“». Дельфина обладала волшебным умением развеивать страхи Фредерика. В ней каким то загадочным образом сочетались два качества – литературный идеализм и трезвое мышление; свою душевную стойкость она унаследовала от предков и от любви родителей.
6
Да, так вот – о родителях. Дельфина ежедневно звонила матери, посвящая ее во все подробности своей жизни. Говорила она и с отцом, но в сокращенном варианте, избавляя его от ненужных деталей. Родители недавно вышли на пенсию. «Я выросла в семье преподавательницы французского и преподавателя математики, что и объясняет мою шизофрению», – шутила Дельфина. Ее отец работал в Бресте, а мать в Кемпéре; каждый вечер они возвращались домой в Моргá, в коммуну Крозона, волшебный уголок, защищенный от всех напастей. Там царила дикая природа, и заскучать было просто невозможно, одно только созерцание моря могло целиком заполнить жизнь.
Все свои отпуска Дельфина проводила у родителей, и предстоящий тоже не составлял исключения. Она предложила Фредерику ехать вместе с ней. Это будет удобный случай познакомить его с Фабьенн и Жераром. Он поколебался для виду, словно у него были другие планы, потом спросил: – А как выглядит твоя кровать там, в вашем доме? – Свободна от всех мужчин в мире. – Значит, я буду первым, кто в нее ляжет? – Первым и, я надеюсь, последним. – Хотел бы я писать так же емко, как ты мне отвечаешь. Это звучит прекрасно, мощно и беспрекословно. – Ты пишешь замечательно! Кому и знать это, как не мне! – Ты чудо! – Ну и ты тоже неплох. – … – Мой дом стоит на самом краю света. Мы будем гулять вдоль моря, и все будет чисто и ясно. – А как же твои родители? Я ведь не очень то общителен, когда пишу. – О, они тебя извинят. Мы с ними можем разговаривать часами, но никого не принуждаем к участию. Это ведь Бретань. – И что это означает? Ты все время твердишь: это ведь Бретань… – А вот приедешь и сам все поймешь. – …
7
Однако все произошло несколько иначе. |
