Сильвана снизошла до легкой улыбки.

– Я рада, что вы прекрасно все поняли. Надеюсь, вы не будете возражать, если я попрошу вас покинуть комнату, которую вы сейчас занимаете, мисс Хаббард?

Трейси насторожилась.

– Почему она должна не возражать против переезда? – не понял Майлс.

Сильвана Эрим промурлыкала:

– Только из-за того, что в ней шумно, холодно и сыро… Мне лично… эти комнаты не нравятся.

– Если вам нужны свободные комнаты, – предложила Трейси, – я могу вернуться в Стамбул на оставшееся время. Отсюда, кажется, ходят автобусы до города. Как-нибудь доберусь.

– Это было бы для вас утомительно и неудобно, – заметил Майлс. – Когда приедут твои гости, Сильвана?

Миссис Эрим подняла брови, изображая мягкий упрек, но потом элегантно уступила.

– Возможно, мы сумеем отложить этот визит на некоторое время. Конечно, я не хочу причинять тебе неудобства.

– Отлично, – кивнул Майлс.

Только тут Трейси заметила, что пальцы обеих ее рук крепко сжимают колено. С помощью Майлса сражение было выиграно, но она не чувствовала от этого особенной радости. Сильвана Эрим не станет тратить весь свой оружейный арсенал в одном незначительном сражении, и Трейси не придала большого значения победе в этой маленькой стычке. Она встала, считая, что разговор закончен, но Майлс остановил ее.

– Посмотрите, что получается, – приказал он. – Я никогда не разрешаю человеку, портрет которого пишу, стоять у меня за спиной, дышать в плечо и критиковать, но иногда разрешаю это посторонним наблюдателям.

Трейси хотелось поскорее убежать из этого салона, но она подошла к картине. Портрет был далек от завершения, но его цветовое решение уже найдено. Майлс Рэдберн собирался насытить полотно золотистыми и медными тонами, которые заставили бы холст блестеть от света. Уже хорошо просматривались контуры самовара и желтоватые очертания женской фигуры, сидящей на диване. Но детали еще не были выписаны, и, главное, художник не дошел пока до лица. Трейси показалось, что Майлс специально так долго возится с определением общего колорита портрета, чтобы как можно дольше откладывать момент, когда придется взяться за него по-настоящему.

– Он не живет пока, – недовольно пробормотал Майлс. – Цвета хороши, и основной сюжет неплох – женщина и самовар, но портрет как единое целое еще не живет.

– Дорогой Майлс… ты не должен так быстро отчаиваться, – вмешалась в разговор Сильвана. – Просто ты уже отвык от кисти. Это пройдет. Ты вернешь силу и точность своему мазку, и я не сомневаюсь, что этот портрет принесет тебе большую славу.

– Я думаю не о славе, – покачал головой Майлс Рэдберн. – Меня больше всего беспокоит собственная апатия. Теоретически я хочу писать, но практически не могу найти объект, который зажег бы во мне необходимую искру вдохновения и разбудил энергию.

Намек Майлса на то, что она не могла вдохновить его, не очень понравился Сильване. Трейси показалось, что лоск внешнего спокойствия, за которым она прячет свои истинные чувства, вот-вот начнет трескаться и еще больше разозлит Майлса Рэдберна. Трейси вмешалась в разговор, чтобы перевести его на более безопасную тему.

– Как похорошел самовар после того, как вы его помыли и начистили! Вы собираетесь подавать в нем кофе, миссис Эрим?

– Ни в коем случае! Никогда! – горячо запротестовала Сильвана. – Музейные экспонаты нельзя использовать в быту. Я его даже начищала сама. Местами он был покрыт зеленой пленкой, на нем остались царапины и вмятины. Я старалась трогать его как можно меньше. На мой взгляд, вполне достаточно почистить его снаружи, не трогая внутри.