Предслава не сводила с него глаз, ожидая продолжения; Свенельд обнимал ее за плечи, явно готовый подхватить.

– Видно, так Суденицы рассудили, так Перун порешил, – Предславе поклонился другой нарочитый муж, Собигнев. – Сложил князь наш буйну голову в сече лютой, подсекла его жизнь молодую Мара серпом своим серебряным.

– Что это? – Предслава повернула голову и посмотрела на Свенельда. – О чем они говорят?

Она понимала каждое слово, но при этом ее не оставляло странное чувство, будто к ней обращаются на неведомом наречии заморских племен.

– Плачь, сестра! – Свенельд вздохнул и тряхнул волнистыми прядями. – Нет у тебя больше мужа. Погиб на Суле Володыня наш, в битве с Заславом. Там и погребли мы его, страву и тризну справили. Две седьмицы миновало уже.

У Предславы подкосились ноги, и Свенельд с готовностью поддержал ее. Вокруг образовалась пустота, даже земля, казалось, растаяла. Весь мир исчез, выбросив ее в пространство пустоты. Две седьмицы… Уже две седьмицы как его нет на свете, а она не знала, жила себе как ни в чем не бывало…

– Ой, сыночек мой дорогой… – почти без голоса просипела рядом Чтислава, шатаясь.

– Князя нашего убили! – заголосила сперва одна баба, стоявшая поближе, а потом и прочие. – Кормилец наш! Опора наша! На кого же ты нас покинул, сокол ясный!

– Плачь, сестра! – Свенельд слегка подтолкнул Предславу.

Она немного опомнилась: голос Свенельда пробился в пустоту сознания, напомнил о ее обязанностях. Даже в таких обстоятельствах она должна сделать все положенное, даже если не чует земли под ногами.

– И я думушкой не думала, и я мыслями не мыслила, – начала Предслава сперва тихо, глядя перед собой, но звук собственного голоса словно разбудил ее, и она заговорила громче. – Что придет скорая смертушка к моему да ясну соколу. И пришла-то туча темная в наше тепло-витое гнездышко, и пришла она, прирассыпалась снежками белыми, частыми льдинками, отняла у меня мужа любезного! Как я жить буду, бедная головушка, сирота горемычная, горькая вдовушка…

Она возвышала голос, и ей становилось легче, словно причитание рушило ледяные оковы; но взамен оцепенения приходила боль – объясняя самой себе слова причитания, она начала на самом деле понимать, что случилось. Свенельд выпустил ее плечи и отошел – теперь не стоило мешать сестре, даже если она упадет и станет биться о землю, потому что именно так и должна вести себя вдова, а Предслава, как он убедился, знала, что ей следует делать. Да и как иначе – в их семье все знали свой долг и находили силы, чтобы его выполнить.

Следующие несколько дней Предслава провела как во сне. Над Коростенем висел плач и крик: вместе с Володыней погибла и часть дружины, и в городе и окрест появились сразу десятки вдов, рыдающих невест, горюющих матерей. Предслава почти не заметила, как Творяна обрезала ей косы, как ее покрыли белым платом со знаками Марены. Княгиня Чтислава была почти убита гибелью единственного сына и тоже голосила целыми днями, совсем обессиленная слезами и горем, так что сама Предслава пыталась ее утешать – да не знала чем. Если бы остались дети, им было бы легче, но детей Макошь молодой чете не послала: и неудивительно, если муж летом в походе, а зимой в полюдье! Свенельд распоряжался всем в городе, усмирял народ, созывал старейшин на совет и уверял, что все будет в порядке.