. Много еще других тайн для науки таит в себе этот маленький, почти пустынный островок. Всего сразу не перескажешь, Павлик, а нам пора возвращаться. Продолжать обследование этих подводных склонов я считаю теперь совершенно излишним: то, что капитан хотел знать, для меня уже вполне ясно. И это – главное! Ну-с, в дорогу, молодом человек, благонамеренный воспитанник колледжа святого Патрика в Квебеке!
– Я бы хотел поскорее забыть об этом, – тихо ответил Павлик, – а вы мне напоминаете…
– А-а-а!.. Гм… Гм… Да, упрек правильный… Ну, прости старика. Больше не буду…
Шелавин с добродушной улыбкой протянул металлическую руку. Павлик весело и охотно пожал ее.
Взгромоздив на себя кучу рыболовных сетей и расположив веером за спиной священные таблицы рапануйцев и другие трофеи, Шелавин и Павлик отправились домой.
Через два часа, показавшись в таком виде перед подводной лодкой, в ярко освещенном прожекторами пространстве, они были встречены удивленными восклицаниями, которые в следующую минуту сменились смехом и шутками.
Еще на площадке выходной камеры они увидели капитана, одетого в скафандр. И первый его вопрос, обращенный к Шелавину, был:
– Где мы, Иван Степанович?
– У подножия острова Рапа-Нуи. Капитан нахмурил брови.
Глава IX
Тайна острова Рапа-Нуи
Залитый ярким светом прожекторов «Пионер» стоял у подножия острова в необычайной сбруе из стальных тросов.
Оплетенный ими вдоль и поперек, он, казалось, был готов по первому сигналу, словно впряженный, потащить остров в просторы подводных глубин. На его горбу, поближе к носовой части, стояла надежно прикрепленная электролебедка с мотором, заключенным в коробку из прозрачного металла, и валом, выходящим наружу по обе стороны мотора. На этот вал при пуске электролебедки должны были наматываться толстые тросы от дюзового кольца, чтобы подтянуть его на прежнее место, на корму. Перед этим нужно было размягчить термитом нижнюю часть кольца, на котором оно держалось.
Но вот уже двое суток, как термит горит под дюзовым кольцом, а металл не поддается действию жара. Козырев терялся в догадках, не зная, чем объяснить низкую температуру – всего лишь около двух тысяч градусов, – которую развивала сейчас термитная реакция. Дело не клеилось, и это чрезвычайно беспокоило и капитана и всю команду. Из прекрасной лаборатории подлодки Козырев извлекал самые разнообразные материалы, примешивая их в новых и новых комбинациях к термитам, специально созданным для работы под водой и развивающим обычно температуру, вполне достаточную, чтобы расплавить самый жароупорный металл. С трудом, лишь десятого августа, на третьи сутки, Козыреву случайно удалось найти такую комбинацию элементов термита, реакция которых давала температуру, едва заметно размягчающую металл. Этого, однако, было мало, и Козырев продолжал поиски, ломая голову над загадкой термита, неожиданно нарушившей все расчеты в такой ответственный момент. Это было слишком обидно, просто унизительно! Другие бригады уже так много работ успели выполнить, дело у них горит, спорится. «Голос комиссара» каждое утро сообщает об успехах и победах то одной, то другой бригады: радисты восстановили приемник радиостанции, акустики кончают работу над носовой пушкой, даже электрики в ослабленном составе исправили всю автоматику, и только о бригаде механиков газета молчит – ни звука! Ее «успехи» таковы, что могут скорее вызвать уныние, понизить настроение у других, чем зажечь и увлечь их. И непрестанно, неотступно Козырева мучил вопрос: «Что делать?»
Когда появились первые слабые признаки размягчения металла, Козыреву пришла в голову мысль, которой он сейчас же и поделился со старшим лейтенантом. |