— Мамочка, ну какая же ты стройная! — воскликнула Женя. — И красивая!

— Итак, ты все поняла? — спросила мама. — Вера приезжает сегодня вечером, часов в десять. Не вздумай загулять где-нибудь со своей Зиночкой — у Веры нет ключа. Звонить я в Москву не смогу: там мобильная связь не работает, переговорных пунктов тоже нет — мы пойдем в основном по ненаселенке. Папа, может быть, позвонит раза два из своей Мексики. Деньги ты знаешь где, на две недели вам хватит. НЗ — в ящичке под папиным компьютером. Без дела не бери, сама знаешь, что мы с папой деньги не печатаем — за это в тюрьму сажают. Ну, зверечек, — деловой мамин голос все-таки дрогнул, — будь хорошей девочкой, главное — не простуживайся, не болей!

Она расцеловала Женю в обе щечки и в носик, Женя, в этом году переросшая маму, нарочно сделала вид, что по привычке виснет на ней, и со словами «Спокойной ночи!» мама исчезла за дверью.

Проводить ее в лифте до машины, которая ждала внизу, она не разрешила. Так и на вокзале она не разрешала им с папой стоять до отправления поезда: вид близких, остающихся на отплывающей назад платформе, ее расстраивал. С виду суровая Женина мама была очень даже чувствительной — в отличие от многих с виду очень чувствительных.

А «Спокойной ночи!» ранним утром или средь бела дня, удивлявшее невольных слушателей, — в их семье это была традиционная формула прощания. Пошла она с детства Жениной мамы, когда ее мама, то есть, как поймет сообразительный читатель, Женина бабушка, вечно писавшая свои диссертации и книги по ночам (потому что весь день была на работе), грозно говорила маленькой дочери вечером, после сказок про слонопотамов:

— Я уже сказала тебе — спокойной ночи!

Это означало, что всякое нытье и канюченье («Посиди со мной!», «Водички!» и прочие приемчики) должно быть закончено — она наконец садится за свой стол и будет писать до трех ночи, потом немножко поспит и побежит на работу.

В первую минуту после маминого отъезда Женю охватила тоска. Но уже в следующую — непривычное чувство свободы.

Впереди было не менее 10–12 часов свободной жизни, и предстояло потратить их с толком.

Глава 2. Более серьезные новости

Один из вариантов пришел в голову сразу: взять немножко денег и отправиться с Зиночкой в «Макдональдс». Осуществить, наконец, давний замысел — съесть и мороженое, и молочный коктейль, и закусить горячим пирожком с вишней.

Второй вариант — пойти в кино на «Гарри Поттера». Если быстро и умело добыть и использовать нужную информацию, то можно, переходя из одного кинотеатра в другой, посмотреть две серии подряд — то есть сделать как раз то, против чего всегда решительно протестовали родители. Но если они уехали и нельзя спросить у них разрешения, значит, рассудила Женя, нельзя сказать, что она нарушает чей-то запрет.

К третьему варианту перейти не удалось, потому что зазвонил телефон. Звонок был резкий и частый: междугородный.

— Москва? Ответьте Тюкалинску.

Сквозь хрипы и шуршание пробился далекий-далекий голос.

— Женя, Женя, это ты? Это мама Олега.

Женщина замолчала. Слышно было, как она сдерживает рыданья.

— Отправили на пожизненное…

Дальше было непонятно, что-то про тьму.

— Что? Куда? — кричала Женя. И наконец разобрала:

— В Потьму, в Потьму!.. Женя, он не виноват, ты же знаешь… Его в милиции…

Дальше — про какого-то слоника, вовсе непонятное.

Голос то и дело прерывался, дрожал, прорывался сквозь слезы.

Женя не раз видела и слышала, как плачут, сама была не прочь иногда всплакнуть.