Сильно затрудняло скрытность нахождения на позиции и распоряжение ГШ ВМФ о незыблемых четырехчасовых сеансах связи. Столь частое всплытие на перископную глубину для связи при высокой прозрачности моря и то и дело появлявшихся самолетах ПЛО делало каждый такой сеанс настоящей пыткой для командира. Едва Б-36 успевала принять очередную ничего не значащую радиограмму, как на нее из облаков вываливался очередной «Нептун» или «Орион», забрасывая воду гидробуями и взрывными пакетами. Затем лодка долго и трудно отрывалась от назойливого соглядатая, но лишь для того, чтобы через какие-то четыре часа вновь явить себя супостату. Так проходил день, а ночью Дубивко в пять-шесть заходов, то всплывая, то погружаясь, заряжал аккумуляторные батареи, чтобы на следующий день начать все сначала.

А вскоре американцы опять надолго потеряли Б-36. Капитан 2-го ранга Дубивко блестяще использовал особенности гидроакустики экваториальных вод, уклоняясь от надводных кораблей, применяя исключительно режим шумопеленгования. Американцы заволновались. Зная, что советская подводная лодка находится где-то в данном районе и уйти ей отсюда пока нельзя, они тоже изменили свою тактику. Расчет сделали на ночное время, когда дизельная подводная лодка должна была обязательно всплывать на зарядку батарей. Силы и средства у ВМС США для этого имелись.

По всему району предполагаемого нахождения Б-36 разошлись эсминцы радиолокационного дозора. Потушив ходовые огни и застопорив ход, они, как охотники в засаде, поджидали свою добычу. Первая ночь результата не дала, вторая — тоже: Дубивко был осторожен. Но бесконечно находиться под водой Б-36 не могла. Ловушка рано или поздно, но должна была сработать, и она сработала!

В одну из ночей, когда всплывшая на поверхность океана Б-36 «била зарядку», раздался крик вахтенного гидроакустика мичмана Панкова:

— Слышу резкий шум винтов эсминца! Есть импульсы излучающей станции! Дистанция минимальная!

А ведь Дубивко с вахтенным офицером только что несколько раз внимательно осматривали горизонт. Видимо, эскадренный миноносец, затаившись в темноте, обнаружил лодку своей шумопеленгаторной станцией и, подпустив поближе, затем ринулся в атаку.

— Срочное погружение! — скомандовал Дубивко. Будто брошенный в воду камень, «тридцать шестая» стала проваливаться в глубину.

— Шум эсминца раздваивается! — доложил Панков. — Один быстро смещается в корму. Второй, набирая ход, идет на нас!

Командир вытер ладонью градом катившийся со лба пот. Ясно, американец бросился на таран. Но не успел, мастерство командира советской субмарины и слаженность действий экипажа сделали свое дело. Когда над головой подводников раздался оглушающий грохот винтов, стрелка глубиномера показывала уже сорок метров. Моряки переглядывались, повеселев, — обошлось!

Непроницаем был лишь Дубивко. Его мучила мысль: почему раздвоился шум? Мелькнула внезапная догадка: ведь эсминец подстерегал лодку с южных румбов, оттуда, где должна была согласно распоряжению Москвы находиться Б-130. «Скорее всего, — не без оснований предположил командир Б-36, — американец поймал «сто тридцатую», а затем, внезапно обнаружив еще и Б-36, растерялся, затем же бросился на нас». Этим, вероятно, воспользовалась «сто тридцатая» и пошла на отрыв. Но ведь на ней вконец изношенная аккумуляторная батарея, и кто знает, сколько сможет она еще продержаться, не всплывая, под водой?

И Александр Дубивко решился на то, что подсказывало ему чувство товарищества и взаимовыручки. Так поступали российские моряки старших поколений, так поступил и он, боевой командир-подводник послевоенной эпохи. Дубивко решил прикрыть отход «сто тридцатой» собой. Если бы только он мог знать, что лодка Шумкова уже давно идет на буксире домой, что южная позиция пуста и что приносимая им жертва во имя спасения боевых товарищей абсолютно напрасна.