Кончини заскрипел зубами, бросая взоры то на Ландри Кокнара, то на Мюгетту-Ландыш. Он никак не мог решиться, кем же ему следует заняться в первую очередь. Наконец он объявил:

— Пустяки! Твои люди прекрасно вздернут этого наглеца и без нас. Я хочу сейчас же поговорить с этой девушкой.

Роспиньяк не ответил. На губах его появилась насмешливая улыбка, и он подумал: «Если, конечно, толпа подпустит нас к ней, а я в этом очень сомневаюсь».

Одэ де Вальвер слышал весь их разговор. Он стоял довольно далеко от девушки и теперь принялся вовсю работать локтями, чтобы пробиться к ней поближе.

Толпа, наконец, тоже все поняла. И несмотря на все призывы Роктая и Лонгваля посторониться, еще плотнее сомкнула свои ряды. Послышался сдержанный ропот, в котором пока еще невозможно было разобрать отдельные слова. Но кто может предсказать, как поведет себя начавшая недовольно роптать толпа?

Мы уже говорили, что Ландри Кокнар был отнюдь не робкого десятка. Среди достоинств его также числились ум и решительность. Самоуверенный Кончини и его приспешники не приняли в расчет настроение парижан, а Ландри Кокнар, напротив, почувствовал его и решил им воспользоваться. Поэтому, не долго думая, он принялся орать во все горло:

— Ко мне!.. На помощь!.. На помощь, добрые люди! Неужели вы дадите безнаказанно убить доброго христианина, не совершившего никакого преступления?..

Пройдоха Ландри позаботился оповестить всех, что его собираются убивать. Он знал, что делает, и это лишний раз свидетельствовало о его прекрасном самообладании. Слово «убить» произвело на толпу поистине магическое действие. Ропот усилился, в нем зазвучали громовые раскаты. Но гроза пока еще не разразилась. Зеваки еще не были готовы к действиям. Им требовался человек, который бы сделал первый шаг.

И такой шаг сделала Мюгетта; впрочем, она не думала о последствиях своего поступка, а всего лишь повиновалась голосу собственного сердца.

— Разве здесь нет ни одного мужчины? — звонко воскликнула она.

— Один есть, мадемуазель, — тотчас же ответил из толпы не менее звонкий голос.

Это был Одэ де Вальвер, которому наконец удалось протиснуться поближе к девушке.

Услышав его, девушка явно обрадовалась; однако радость ее быстро сменилась грустью — похоже было, что она борется со своими чувствами, и пока победа была явно не на стороне последних. Но как справедливо утверждают, влюбленный всегда слеп: Вальвер склонился перед прелестной цветочницей в почтительнейшем поклоне. И это приветствие, и сопровождавшая его робкая улыбка красноречиво свидетельствовали о том, что юноша находится здесь только ради Мюгетты.

Оказав все подобающие почести даме сердца, Одэ де Вальвер, словно странствующий рыцарь, немедля устремился навстречу своему противнику, а именно — преградил дорогу Роктаю и Лонгвалю и язвительным тоном произнес:

— Эй, стойте, господа! Кто это дал вам право столь грубо обходиться с безоружным? Не кажется ли вам, что подобное поведение недостойно дворянина?

Приспешники Кончини яростно переглянулись.

— Что потерял здесь этот сосунок? — взревел Лонгваль.

— Кажется, этот желторотый птенец напрашивается на хорошую трепку! — прорычал Роктай.

— Сосунок! Желторотый птенец! О, да вас еще придется поучить вежливости, господа! — рассмеялся Одэ де Вальвер.

С этими словами он сжал кулаки и стремительно нанес два удара. Не прошло и секунды, как оба гвардейца уже лежали на земле в четырех шагах от него.

— Браво, юнец! — раздались в толпе восторженные возгласы.