Тут Степаныч на некоторое время задумался. Он никак не мог вспомнить, была ли на пострадавшем какая нибудь одежда. «Вообще то «утопленник» был какой то весь мокрый, – вспоминал сторож. – И, кажется, даже на нем имелась майка. А ноги, по моему, все таки были голыми. Во всяком случае, без обуви. А вот про брюки не помню». Тут Степаныч решил взглянуть на дело с другой стороны. Если пострадавшего, к примеру, кто нибудь скинул в воду, то он мог тонуть и одетым. А если он сам, по доброй воле, полез купаться, то, наверное, все таки сперва разделся.

Не зная, на какой из двух версий остановиться, Степаныч снял фуражку и тщательно протер носовым платком взмокшую, коротко стриженную седую голову. Эта нехитрая манипуляция помогла ему привести мысли в порядок. Вновь нахлобучив фуражку, доблестный сторож уже твердо знал, что одежда принадлежит пострадавшему. Во первых, вещи лежали без присмотра. А во вторых, будь пострадавший одет, Потапу Павловичу все равно пришлось бы раздеть его. Иначе массаж груди прошел бы нерезультативно. «А если бы Потап Павлович раздел пострадавшего, – продолжал напряженные размышления сторож, – то вещи остались бы на месте происшествия. Но там ничего не осталось. Значит, здесь лежат вещи тонувшего».

С этими мыслями Степаныч начал запихивать свою находку в пластиковую сумку. Брюки и рубашка уже были там, когда из за дерева показался огромный детина в плавках.

– Ты чего это делаешь? – схватил он оторопевшего сторожа за ворот майки с провокационной американской надписью «Я тебя люблю».

– Отстаньте! – грубо ответил Степаныч. – У меня тут работа. Я собираю вещдоки.

– Вот ты у меня сейчас узнаешь вещдоки! – и, замахнувшись, детина явно вознамерился ударить доблестного сторожа в ухо.

Бывший заслуженный работник органов правопорядка рванулся в сторону. Американская майка из Одинцова затрещала. Степаныч вырвался. Кулак детины просвистел в воздухе. Он вновь замахнулся, но доблестный сторож уже подхватил с земли родную двустволку.

– Стоять! Не двигаться! Руки вверх! – прицелился он в детину. – Десять шагов назад!

– Ты чего, дед, совсем очумел? – покорно задрав руки вверх, осведомился детина. – Сперва одежду спер, а теперь пристрелить меня хочешь? Думаешь, раз на пенсии, то тебя не посадят.

– Я не на пенсии, а при исполнении! – с угрозой в голосе сообщил Степаныч. – И вообще, шаг влево, шаг вправо считаю побегом! Огонь открою без предупреждения.

– Слушай, дед, – уже не на шутку перепугался детина. – Ты хоть для себя бы решил, стоять мне на месте или десять шагов назад?

– Отставить разговорчики! – заорал бывший заслуженный. – Отвечай, чьи это вещдоки? – и он указал сперва на пластиковую сумку, затем на стоящие под деревом ботинки.

– Мои. Чьим же им еще быть, – отозвался детина.

«Вот это удача! – пронеслось в голове у старого сыскаря. – Надо же, накрыл сообщника кражи». И, уже прикидывая в уме, на какую сумму раскошелится щедрый Потап Павлович, доблестный сторож поселка Красные Горы потребовал:

– Отвечай быстро, куда «Русалку» девали?

– Какую еще русалку? – уставился на него детина. – Ты что, дед, совсем при своем исполнении офонарел? Может, тебе к русалке еще и бабу ягу подать?

– Бабу ягу не надо, – не сводил с детины пронзительного и сурового взгляда Степаныч.

– Жалко! – захохотал вдруг детина. – А то у меня тут, в пруду, целых две приготовлены. Думал сам с пивом съесть, но для хорошего человека не жалко.

– Ты мне лапшу то на уши не вешай, – вновь направил на него двустволку бывший заслуженный работник органов правопорядка.