Одри вдела нитку в иголку, повернула руку и критически оглядела свои ногти, а затем принялась шить.

— Как-то странно насчет брата мистера Марка. Чтоб пятнадцать лет не видеться с братом! — Со смущенным смешком она продолжала: — Не знаю, что бы я делала, не видайся я с Джо пятнадцать лет.

— Как я вам всем объяснила нынче утром, — сказала ее тетя, — я тут уже пять лет, и я слыхом не слыхала ни про какого брата. И повторю перед кем угодно, умри я завтра. Пока я была тут, никакого брата тут не было.

— Ты бы перышком могла сбить меня с ног, когда нынче утром он заговорил со мной про него за завтраком. Я, конечно, не слышала, что было раньше, но они все говорили про этого брата, когда я вошла… А вошла-то я почему? Горячее молоко или гренки? Ну, они все разговаривают, а мистер Марк оборачивается ко мне и говорит, ну, ты знаешь его манеру… «Стивенс, — говорит он, — мой брат приедет повидать меня сегодня днем. Я ожидаю его около трех, — говорит он. — Проводите его в кабинет», — говорит он, вот прямо так.

«Да, сэр», — говорю я спокойно так, но в жизни я так не удивлялась. Я же не знала, что у него есть брат. «Мой брат из Австралии», — говорит он… Чуть не позабыла. Из Австралии.

— Ну, может, он и был в Австралии, — сказала миссис Стивенс рассудительно. — Ничего сказать не могу, страны-то этой я не знаю. А вот что я говорю, так это то, что здесь он никогда не бывал. Все то время, пока я служу здесь. А это пять лет.

— Так, тетечка, он же не был здесь пятнадцать лет. Я слышала, как мистер Марк сказал мистеру Кейли: «пятнадцать лет», говорит он. Мистер Кейли у него спросил, когда его брат последний раз был в Англии. Мистер Кейли знал про него, я слышала, как он сказал мистеру Беверли, только не знал, когда он последний раз был в Англии, понимаешь? Вот почему он и спросил мистера Марка.

— Я про пятнадцать лет ничего не говорю, Одри. Я могу говорить только про то, что знаю, а это пять лет на Троицу. Я могу поклясться, что ноги его в доме не было пять лет, считая по Троицу. А коли он был в Австралии, как ты говоришь, ну, так причин у него для этого хватало.

— Каких причин? — спросила Одри весело.

— Не важно, каких причин. Заменяя тебе мать с тех пор, как твоя бедная мать умерла, я вот что скажу, Одри: коли джентльмен отправляется в Австралию, так у него есть на то свои причины. А когда он остается в Австралии пятнадцать лет, как говорит мистер Марк, и, как я сама знаю за пять лет, у него есть на то свои причины. И респектабельно воспитанная девушка не спрашивает, какие это причины.

— Вляпался в историю, надо думать, — сказала Одри беззаботно. — За завтраком они говорили, что на него управы не было. Долги. Хорошо, что Джо не такой. У него в сберегательной кассе почтового отделения накоплено пятнадцать фунтов, я тебе говорила?

Но в этот день разговоров о Джо Тернере больше не было. Звон колокольчика заставил Одри вскочить — уже не Одри, а Стивенс. Она поправила чепчик перед зеркалом.

— Парадная дверь, — сказала она. — Это он. «Проводите его в кабинет», — сказал мистер Марк. Наверное, не хочет, чтоб другие леди и джентльмены его видели. Ну, да они все равно отправились на свой гольф. Интересно, остановится ли он тут? Может, он привез из Австралии кучу золота… Может, я что-нибудь услышу про Австралию, ведь если кто захочет, может разжиться там золотом, так почему бы Джо и мне…

— Ну-ну, поживей, Одри!

— Да иду же, иду, душечка. — И она ушла.

Для всякого, кто только что прошел по подъездной аллее под августовским солнцем, отворенная дверь Красного Дома открывала вход в восхитительно манящий вестибюль, самый вид которого уже овевал прохладой.