Их взаимная договоренность пришла к концу только тогда, когда Пайк зашел слишком далеко во время их встречи, избив своего партнера по садомазохистским наслаждениям так жестоко, что тот превратился в окровавленный, воющий ком плоти. Несчастная жертва, страдавшая от куда более сильной боли, какую только могла вообразить или пожелать, пригрозила, что заявит в полицию и потребует, чтобы Пайка арестовали за попытку убийства. Пайк сбежал и никогда больше не возвращался в тот вонючий пьяный притон, где они познакомились. К счастью, Пайк в таких местах всегда представлялся другим именем — шутки ради он называл себя Маврикием Стаффордом. А избиения происходили всегда только в маленькой бедной квартире его партнера над магазином на Бервик-стрит.

Призрак и кошмары продолжали преследовать Пайка, хотя привидение постепенно становилось не таким плотным, материальным, как будто теряло силу, а сны были уже не столь яркими и живыми. Но они не на шутку мучили Пайка. Конечно, со временем он как-то привык, приспособился ко всему… Но потом у него возникло странное желание снова увидеть Крикли-холл, и это желание не ослабевало, хотя Пайк и не понимал причины. Сентиментальность тут была ни при чем: он до сих пор боялся этого места и никак не мог стереть из памяти картину той последней, чудовищной ночи. Он чувствовал, в страшных событиях была доля и его вины, дом ждет его возвращения и покаяния.

И вот однажды, когда Пайку было уже хорошо за тридцать, а библиотека закрылась на летние каникулы, он взял билет на утренний поезд и поехал в Холлоу-Бэй. На станции сел в автобус, шедший в прибрежную деревню, и пристально всмотрелся в Крикли-холл, когда проезжал мимо него. Дом выглядел таким же серым и унылым, как всегда, но Пайк ничего не ощутил при виде него: ни радости, ни горя. Он увидел всего лишь невзрачное серое строение, стоявшее на другой стороне реки, окруженное разросшимися кустами. Пайк вышел из автобуса у подножия холма и пешком пошел назад, наверх. Миновав короткий деревянный мост, он подошел к парадной двери Крикли-холла и без малейших колебаний громко постучал в филенку готическим дверным молотком.

Ему никто не ответил, никто не вышел на стук. Пайк постучал еще раз, но снова никто не откликнулся, и тогда Пайк обошел вокруг дома, заглядывая во все окна первого этажа, даже с задней стороны, где зеленая изгородь, давным-давно никем не стриженная, разрослась так, что между ней и домом оставался всего фут свободного пространства. Дом выглядел пустым, толстые слои пыли покрывали мебель, кухонный стол и столик возле раковины пустовали. Пайк разочаровался, отсутствие чувств удивило его. Похоже, ответ на его вопросы находился не здесь. Явления призрака по-прежнему оставались загадкой.

Вернувшись в деревню, он посетил только одно заведение — ресторан и паб при гостинице «Барнаби», где заказал несколько сэндвичей и джин с тоником. Сидя там за второй порцией выпивки, он немного поболтал с каким-то весьма пожилым и бедно одетым мужчиной, с виду местным, из тех, что постоянно сидят в пабах, потому что им больше нечем заняться. Когда Пайк спросил о деревне, старик, само собой, вспомнил о большом наводнении, случившемся во время войны, — величайшее и самое ужасное событие в истории Холлоу-Бэй. Шестьдесят человек погибли той ночью, и одиннадцать из них были сиротами, эвакуированными из Лондона в Крикли-холл, большой дом на холме. Их опекун тоже утонул вместе с детьми. Только один человек остался в живых — учительница, вроде бы сестра опекуна, она, должно быть, ушла куда-то до того, как вода поднялась к дому. Говорят, женщина с тех пор не произнесла ни слова, с того самого дня, как ее нашли.