Глава 10

Нормандия

Анник, сидевшая рядом на скамейке кучера, почти час хранила высокомерное молчание. В конце концов, его нарушил Дойл, который оскорбленным тоном сказал, что ей незачем отодвигать задницу всю дорогу до Кале. Он ее не теснит. Обида в голосе Дойла и вульгарное слово подорвали ее решимость. Даже крепко сжав губы, Анник не смогла удержаться от смеха.

— Так-то лучше, — удовлетворенно заметил Дойл. — Я уже начал гадать, заговоришь ли ты со мной.

— Знаете, я не склонна к разговорам с похитителями.

— Мы тебя раздражаем, да?

— Конечно. И мне не нравится сидеть так высоко.

Жесткий насест кучера был далеко от земли. На каждом ухабе он угрожающе кренился. Дорогу Анник не видела, поэтому крепко держалась за боковые поручни сиденья, упираясь ногами в подставку. К концу дня все тело и руки у нее будут нещадно болеть, очевидно, с этой целью ее и посадили сюда. Чтобы ночью она уже не думала о побеге. Карета ужасно тряслась.

— Она слишком непрочная, — сказала Анник.

— Я не дам тебе упасть. Хотя трудновато придерживать тебя, мисс.

У Дойла было удивительное произношение. Только настоящий француз осмелился бы так ужасно говорить по-французски. В кладовой своей памяти Анник отыскала месье Дойла, имевшего много имен. Когда-то в Вене мать указала ей на него, велев избегать этого человека, поскольку он жесткий и упорный, как барсук, возможно, лучший действующий агент британцев.

— Ты хорошо знаешь лошадей, мисс?

— Не очень, — призналась она.

— Тогда мы дадим тебе поработать, а я отдохну. Ты просто… Вот так… Просто возьми это.

Дойл что-то вложил ей в руки. Она поняла, что держит вожжи, а лошади бесконтрольно трусят по дороге. Всю жизнь ей приходится иметь дело с неожиданностями. Черт побери.

— Не надо так натягивать вожжи. Лошади будут нервничать. Все, что тебе нужно, — это держать их легко, свободно. Одной рукой, конечно, но пока двумя. Только для начала. Делай так… — Обхватив ученицу, Дойл взял обе ее руки. — Нет, расслабь пальцы, дай я покажу.

— Может, вы заберете их? Пожалуйста.

Он подтягивал ремни, пока они не переплелись с ее пальцами.

— Вот этот идет к левой пристяжной. Норовистый черт. Я зову его Нэнси, потому что он не совсем полноценный. Старина Нэн знаменит тем, что щиплет тебя, когда хочет обратить на себя внимание. Теперь предположим, ты собираешься повернуть его влево… не говорю сейчас, но если захочется, ты легко и уверенно натягиваешь этот ремень. Чувствуешь?

— Дойл, может, вы еще не обратили внимания, но я слепая.

— Да, мисс. А другой повод, лежащий у тебя на ладони…

— Быть слепой, месье Дойл, — это не просто невозможность видеть голубое небо и поля, мимо которых мы проезжаем. Это означает, что я не могу делать многое из того, что вам кажется обычным. Например, править лошадьми.

— Чтобы держать вожжи, тебе, мисс, и не требуется видеть. Я половину времени правлю, закрыв глаза, и дремлю. Всю работу делают лошади. А твое дело запомнить, где чья вожжа. На тот случай, если кто-нибудь влезет наверх и спросит тебя об этом.

Анник до боли в пальцах сжимала кожаные ремни. Единственное, чем она в своей жизни правила, была скрипучая цыганская повозка со спокойной лошадкой.

— Я не уверена, что это удачная мысль.

— Лучший для тебя способ приспособиться к жизни, мисс. Если ты не против моих советов. Что может быть лучше двуколки с пони для езды по сельской местности? И я не вижу причины, чтобы ты не могла править. Как любая из этих леди в Англии. Да и половина из них, должно быть, слепа, как и ты.