Сесилия увидела это снова, в тысячный раз: как летит маленький Человек-паук. Она была из тех женщин, кто побежал. Ну разумеется, она кинулась из машины, распахнув дверцу, хотя и понимала: тут уже ничем не поможешь, как ни старайся. Это была не ее школа, не ее район, не ее приход. Никто из ее детей ни разу не играл с тем малышом, а она сама никогда не пила кофе с упавшей на колени женщиной. Она всего лишь по случайности остановилась на светофоре по другую сторону от перекрестка, когда это произошло. Маленький мальчик, должно быть лет пяти, одетый в красно-синий костюм Человека-паука, ждал у края дороги, держа мать за руку. Шла Неделя книги, поэтому ребенок был в костюме.

«А ведь, собственно говоря, Человек-паук вовсе не книжный персонаж», – подумала еще Сесилия, глядя на него.

И тут, по неведомой ей причине, малыш отпустил руку матери и шагнул с края тротуара в поток машин. Сесилия закричала. И еще, как она вспомнила позднее, бессознательно ударила кулаком по гудку.

Если бы Сесилия подъехала на пару мгновений позже, то не увидела бы, как все произошло. Десятью минутами позже – и смерть мальчика означала бы для нее всего лишь очередной вынужденный объезд. Теперь же это стало воспоминанием, из-за которого, вероятно, ее внуки когда-нибудь попросят: «Бабушка, не сжимай мою руку так сильно».

Да, но какая может быть связь между маленьким Человеком-пауком и этим вот письмом?

Он просто вспоминался ей время от времени.

Сесилия ногтем смахнула письмо на дальний край стола и взяла библиотечную книгу, принесенную Эстер, – «Строительство и падение Берлинской стены».

Итак, Берлинская стена. Замечательно.

Впервые она узнала, что Берлинская стена вот-вот станет существенной частью ее жизни, сегодня за завтраком.

Они с Эстер сидели за кухонным столом вдвоем: Джон Пол до среды улетел за океан, в Чикаго, а Изабель с Полли еще спали.

Обычно Сесилия по утрам не присаживалась и завтракала стоя, у рабочего стола, и одновременно собирала школьные обеды, проверяла на айпаде заказы из «Таппервера», разгружала посудомоечную машину, писала клиентам сообщения о вечеринках или занималась еще чем-нибудь. Но тут ей выдалась редкая возможность провести немножко времени наедине со своей чудаковатой, любимой средней дочерью, так что, пока Эстер расправлялась с миской воздушного риса, она присела рядом с чашкой мюсли и подождала.

Этому она научилась, общаясь с дочерями. Не говори ни слова. Не задавай вопросов. Дай им достаточно времени, и они сами расскажут, что у них на уме. Это похоже на рыбалку, которая тоже требует тишины и терпения. По крайней мере так ей говорили. Сама Сесилия скорее начала бы заколачивать себе в лоб гвозди, чем отправилась бы рыбачить.

Молчание давалось ей нелегко: Сесилия была болтушкой. «Серьезно, ты хоть иногда затыкаешься?» – спросил ее как-то тогдашний парень. Особенно много она болтала, когда тревожилась. Должно быть, с ним ей было тревожно. Впрочем, счастье делало ее не менее разговорчивой.

Но этим утром она не произнесла ни слова – просто ела и ждала, и, разумеется, Эстер заговорила первой.

– Мам, – начала она хрипловатым и уверенным голоском, слегка шепелявя. – Ты знала, что несколько человек сбежали за Берлинскую стену на самодельном воздушном шаре?

– Нет, этого я не знала, – откликнулась Сесилия, хотя, возможно, она об этом и слышала.

«Прощай, „Титаник“, привет, Берлинская стена», – подумала она.