|
По рассказам отца (мы-то этих времен уже не застали), даже в те годы, когда дефицитом было все на свете и в магазинах заранее подстерегали завозы кипятильников, электрочайников и электромясорубок, продукцию нашего завода все равно брали с большой неохотой. Но тогда завод как-то справлялся, потому что на безрыбье и рак рыба и людям деваться было некуда. Покупали, заранее зная, что покупку в скором времени придется волочь в ремонт или выбрасывать. А вот потом, когда появилась возможность выбирать, когда всякой современной техники, удобной, качественной и надежной, стало навалом, только копи деньги и выбирай по карману и по душе, завод совсем начал тонуть и пускать пузыри. В газетах много писали о планах его «модернизации» и о поисках средств на это, но рабочие как пахали на стенках тридцатых — сороковых годов, так и продолжали пахать. То, что ничего хорошего из этого выйти не могло, и нам было понятно. А раз ничего не продавалось — значит, рабочие давно не получали зарплату и выживали на том, что брали «левые» заказы — такие, что возможно добротно выполнить и на допотопном оборудовании. Кому там сработают для лодочного сарая новый засов с крепким навесным замком, кому сварят рамы под сетку «рабицу», кому что. Особым спросом пользовались их самодельные электролобзики, которые в любом хозяйстве нужны, ведь на хорошем электролобзике можно не только резать доску узорно, по заранее нанесенному рисунку, но и вообще обрабатывать довольно солидные доски. Все от полотна зависит и от мощности моторчика. Делались эти электролобзики довольно оригинальные способом: в их основу шли моторчики зубоврачебных бормашин, которые завод тоже некогда пытался освоить. Может, век назад такие бормашины и были бы последним писком техники, но сейчас, естественно, эти допотопные чудовища никто не покупал. А ведь моторчик бормашины соединен с ходунком, и если переделать зажимы так, чтобы в ходунок вставало не сверло, а полотно ручной ножовки или ручного лобзика, то инструмент получался — зашибись! Тем более и мощность можно было регулировать — от полутора тысяч до трех тысяч оборотов в минуту. При трех тысячах оборотов и нормальном полотне такой самодельный электролобзик спокойно резал даже сороковку, то есть доску толщиной четыре сантиметра. А «перетрудиться» от напряжения — в смысле перегореть, замкнуть или вышибить пробки — там ничего не могло, потому что эти моторчики были сделаны с расчетом на еще старую, слабую проводку, не приспособленную к большим нагрузкам.
В общем, рабочие брали на складе эти моторчики («приватизировали», попросту говоря, как они это называли, посмеиваясь), тщательно перебирали и проверяли их — ведь тут лично делаешь, тут брака Допустить нельзя! — и монтировали под крышку станины. В середине этой большой четырехугольной крышки имелась круглая дырка, в которой полотно лобзика и ходило вверх-вниз. Если учесть, что в магазинах даже прибалтийские электролобзики стоили не меньше тысячи, а немецкие и по полторы выходили, а рабочие продавали свои изделия по двести рублей, то, понятно, всем было хорошо. У меня даже возникло подозрение, что этот владелец фабрики то ли из Петербурга, то ли из Пскова прослышал обо всей этой самодеятельности и решил: уж если рабочие умудряются собирать такие хорошие и нужные инструменты буквально из ничего, то на новом, хорошем оборудовании они вообще всех за пояс заткнут! — И как ты собираешься выяснять, кому это выгодно? — вернулся к главной теме мой братец. — Думаешь, в газетах найдешь что-то толковое? — Какие-то зацепки найдутся... — сказал я. — Но поговорим по дороге домой. Все-таки в салоне был народ, и я не хотел, чтобы кто-нибудь случайно услышал лишнее. Тем более у Ваньки была одна особенность: возбудившись, он начинал разговаривать очень громко, почти орать, сам этого не замечая. Ванька кивнул и быстро оглянулся сторонам: вдруг кто-нибудь уже услышал лишнее и, быстрее нас сообразив, где искать, перехватит положенную нам награду? Но на нас никто не обращал внимания, и Ванька успокоился. |
