Оленька точно знала, что она должна завтра надеть, но задача оказалась непростой, ведь нужно было обойтись без помощи Насти, а Оленька давно разучилась ориентироваться в своих вещах. Была минута, когда она просто отчаялась и готова была изменить свой первоначальный план, а ведь в ее жизни бывали не только минуты, но даже дни и месяцы отчаяния, и она справлялась, так что сейчас требовалось всего-то стиснуть зубы и продолжать поиски. И в конце концов в дальнем уголке шкафа нашелся давно не ношенный красный плащ и при нем нелепая красная шляпка, которую она неизвестно зачем купила и неизвестно почему не выбросила.

С одеждой, которую она намеревалась надеть под плащ, было проще, но и ее надо было подобрать вдумчиво; смешно, но именно главное достоинство Оленьки — ее умение всегда выглядеть элегантно — затрудняло выбор этих вещей. Вконец измучившись, она признала, что подготовку к завтрашнему бегству можно считать завершенной, и пришла пора лечь в постель и попытаться заснуть. Проблема состояла в том, что категорически нельзя было принять снотворное — ее охватывал ужас при одной только мысли об опасности проспать.

Всенощная борьба со сном меж смятых простыней довела ее до того, что перед самым утром она все-таки заснула и вскочила в холодном поту, уверенная, что проспала. Действительно, за окном уже было светло, но часы показывали только половину восьмого. Так что она смогла спокойно принять ванну, позавтракать и к десяти часам выпорхнуть из дому яркой бабочкой в красном плаще и в нелепой красной шляпке.

— Куда вы в такую рань? — удивилась Настя.

Оленька понимала, что нельзя оставлять горничную в неведении и ответила:

— Я к врачу, всю ночь промаялась со спиной.

— Может, мне поехать с вами, если вам ходить трудно?

— Спасибо, Настенька, но мне легче нести свой крестец наедине с собой.

С этими словами Оленька захлопнула дверцу машины и умчалась. Не очень поняв, что ее хозяйка имела в виду, Настя поняла главное: что та ее с собой не берет. И поспешила к телефону сообщить, что хозяйка уехала куда-то ни свет ни заря, сказала, что к врачу, но вряд ли, уж больно расфуфырилась, вся в красном!

Дальше все прошло как по маслу. Оленька, не скрываясь, поехала на восток в Лихтерфельде, где без труда нашла местную больницу. Не очень утруждая себя выяснением, следят ли за ней или нет, она аккуратно припарковала машину на стоянке и не спеша вошла в здание через парадный вход. Стоявшему в дверях швейцару сказала, что идет на консультацию к ортопеду, а для убедительности — поскольку ее имени не было в книге среди записанных на прием — спросила швейцара, узнаёт ли он ее. Тот ахнул: «Мелузи-на!» — и больше вопросов не задавал.

Оленька беспрепятственно поднялась в лифте на пятый этаж, быстро пройдя по коридору, направилась в туалет и оттуда уже не выходила. Через какое-то время из уборной появилась женщина средних лет в коротеньком сером пальтишке и в не совсем подходящей голубой шляпке и, миновав лифт, спустилась вниз по лестнице. Дойдя до бельэтажа, она свернула в коридор и открыла стеклянную дверь на лестницу, которая спускалась в сад. Сад пересекала дорожка, ведущая ко входу в метро.

Потом все было еще проще: на станции метро было немноголюдно, в это время пассажиров обычно мало. Женщина в голубой шляпке дождалась поезда, идущего на запад, и к 11 часам приехала на станцию «Осткройц». На площади в двух шагах от выхода ее поджидала машина «скорой помощи», за рулем которой вместо шофера сидел Вилли, муж Адочки, как и планировала Оленька. Он осторожно уложил ее на носилки, перевязал ей голову и накрыл белым покрывалом. Подъезжая к пропускному пункту, Вилли непринужденно показал охранникам оба пропуска, свой и пациентки Елены Скворцовой.