|
Она, к сожалению, плохо сохранилась, сильно потрескалась местами, но лицо Хирена все-таки можно рассмотреть. Высокий лоб, курчавые «негритянские» волосы, нос с горбинкой — как хорошо, что художник еще оставался верен реалистической «амарнской» традиции времен Эхнатона и стремился подчеркнуть неповторимую индивидуальность изображаемого лица! Я сравниваю его с фотографией статуэтки-ушебти, найденной в пустой гробнице Красовским, — конечно, это тот же человек.
Но вот странное сооружение, которое преподносит фараону Хирен, никак не удается разглядеть хорошенько. Не то модель какого-то дворца, не то машины, а может быть и корабля? И вот что любопытно: если Хирен был таким талантливым строителем, достойным сравнения с легендарным Имхотепом, — а справедливость этих славословий разве не доказывает так мастерски построенная пирамида с фальшивой гробницей? — то почему усыпальницу для Тутанхамона строил не он, а Эйе? Об этом сохранилась специальная надпись на ее стене. Странно, не правда ли? Вероятно, Хирен тогда был почему-то в немилости. Почему? Не потому ли, что, как скупо говорится в другом дошедшем до нас документе, «Он превратил богов в людей и жертвы не приносились в храмы»? Именно эту очень важную надпись, как выяснилось, нашел покойный профессор Вудсток при раскопках древних Фив. Но на что же еще намекал его вороватый, и вечно пьяный сынок? «Превратил богов в людей» — это произошло уже позже, когда Хирен сам стал фараоном. Возможно, впрочем, что и раньше он находился в какой-то оппозиции ко всем, кто пытался восстановить старые порядки, так решительно поколебленные еретиком Эхнатоном, — и к отступнику Тутанхамону, и к взобравшемуся после него на престол самозванцу Эйе. Это, кажется, подтверждает и текст найденной нами плиты с солнечным диском… Шаткие, непрочные доказательства, и я продолжаю поиски, стараясь восстановить истину и представить себе эпоху, психологию борющихся людей по отрывочным и невнятным возгласам, прорвавшимся сквозь века. «Прогони его, убей его… соскобли его имя, уничтожь его сторонников, искорени память о нем и о его сторонниках, которые его любят…» — дальше надпись, найденная в развалинах Ахетатона, обрывается. О ком это сказано, может быть, как раз о Хирене — его врагами? Мы не знаем этого. Но, видно, борьба была жаркой. А вот это явно продиктовал писцу по горячим следам один из тех временщиков, которые в то «Смутное время» прорывались ненадолго к престолу и чьи имена даже не сохранились, не успели попасть в документы: «Это случилось уже после ужина, когда наступила ночь. Я прилег ненадолго отдохнуть и спал на своей постели. Я сильно устал, и мое сердце начало дремать. И вдруг словно раздался звон оружия, и как будто чьи-то голоса спрашивали обо мне. И тогда я почувствовал себя вроде змеи в пустыне. Я вскочил, стряхнул с себя сон, чтобы самому вступить в бой, и заметил, что произошла рукопашная схватка среди моей охраны. Тогда я быстро схватил в руки свое оружие и прогнал наглеца. Но нет такого человека, который был бы сильным ночью, и нет возможности бороться одному, когда все вокруг тебя изменили…» А как красноречивы строки «Горестного речения», с какой ненавистью и страхом изображает его неведомый автор картины народного восстания: «Воистину: свободные и зажиточные склонились ныне над ручными мельницами, а те, кто не видел раньше сияния дня, вышли теперь на свободу… Смотрите: вельможи находят себе пристанище лишь в амбарах. Тот, кому даже у стен не было места, спит ныне на собственном ложе…» Все это рассчитано, видимо, на то, чтобы побудить фараона к решительным действиям против «мятежной черни». «Смотрите: начальники страны спасаются бегством. |
