Я сам наметил сегодня внимательно осмотреть напоследок все раскопы. Хозяйственные ямы не представляли особого интереса, их десятками находят на месте каждого древнего поселения. Но в могилах, даже и давным-давно ограбленных, могли сохраниться хоть какие-нибудь предметы. Ведь грабители не были специалистами-археологами. Их интересовали только ценности, золото, а медная сережка или простенькое колечко вполне могли закатиться куда-нибудь в уголок погребальной ямы и там сохраниться.

Утомительно было лазить из ямы в яму под неистово палящим солнцем. Комбинезон у меня пропылился насквозь, в глазах рябило, пальцы — основной «инструмент», которым я разгребал песок, одеревенели и не гнулись. А все тщетно: ни одной, даже пустяковой находки.

— Ладно, вижу, что вы хорошо тут все подчистили и без меня, — сказал я Павлику, неотступной тенью шагавшему за мной из раскопа в раскоп. — Остальное осмотрим после обеда.

За время обеденного перерыва предстояло раздать рабочим деньги, привезенные из Каира. Происходила эта торжественная церемония на пыльной площади перед домом раиса.

Как и все дома в селении, он напоминал маленькую мрачноватую крепость: ни одно окно не смотрит на улицу, глухие серые глинобитные стены. Только над дверью, радуя глаз своей пестротой, вмазаны в стену, по местному обычаю, разноцветные фарфоровые тарелки. Кроме того, эта стена была еще расписана яркими узорами. Помимо привычного геометрического орнамента, не менявшегося, кажется, со времен фараонов, тут встречались изображения вполне современных и совсем неожиданных вещей: велосипеда, радиоприемника, даже худосочной девицы в громадной шляпе, явно перерисованной неумелой рукой из какого-то журнала мод.

Раис, преисполненный гордости, сидел на коврике под деревом и сосредоточенно отсчитывал деньги. Никаких записей он не вел, но все помнил, и споров обычно не возникало. Рабочие цепочкой выстроились перед ним, растянувшись вдоль улицы, словно какая-то удивительная белоснежная змея. Все они ради такого случая надели чистые праздничные галабии и тоже были сосредоточенны и молчаливы.

Каждый раз, отдав деньги, раис внушительно разглаживал свои длинные черные усы. Рабочий пересчитывал монеты, жарко и шумно дышал на маленькую медную печатку с вырезанной на ней своей фамилией и осторожно прикладывал ее к списку — почти все, к сожалению, были так неграмотны, что даже не умели расписываться. И только проделав всю эту сложную церемонию, рабочий радостно, во весь рот улыбался и, весело гремя монетами в кулаке, отходил в сторону, уступая место следующему. А раис привычным движением брался за усы…

Ханусси тоже постарался ради праздника. С многозначительным и величавым видом он поставил на деревянный стол под навесом, и так уже загроможденный тарелками с помидорами, яблоками, зеленым салатом, громадное дымящееся блюдо фатты. Эта замысловатая и острая похлебка из мясного бульона с рисом, куда мелко крошат телятину, — да еще к ней подается вкуснейший поджаренный хлеб, предварительно вымоченный в уксусе, — всем нам особенно пришлась по вкусу. Ее называли возвышенно: «Блюдо э 1». Появление его было встречено весьма радостными и нетерпеливыми возгласами. Но лицо старого повара оставалось невозмутимым, как у прославленного профессора во время показательной операции.

Все оживились, загремели ложками, потянулись к заветному блюду, как вдруг Павлик сказал:

— А к нам, кажется, гости…

Он смотрел в сторону реки, и теперь все, как по команде, тоже повернулись туда.