Будсток, казалось, был увлечен разговором, но глаза его все время внимательно и оценивающе изучали лица сидящих за столом. И я, следя за его взглядом, тоже как бы заново рассматривал своих сотрудников и помощников.

Увлеченно слушает говорливого гостя худенький и подвижный Женя Лавровский. Он поддакивает, кивает, восхищенно качает лохматой головой, на загорелом лице его стремительно сменяются выражения то испуга, то восторга. Наверное, Вудстоку он кажется доверчивым подростком, недаром англичанин так часто поворачивается к нему, как к самому благодарному слушателю. Но мы-то знаем, что Женя просто превосходный мимический актер. К тому же он талантливый лингвист, превосходно говорит по-арабски и знает все местные обычаи настолько, что его частенько принимают за студента-египтянина, приехавшего с нами из Каира. Глаза его смеются над рассказчиком, и дважды он уже успел лукаво подмигнуть мне.

Рядом с щупленьким Женей особенно громадным и монументальным выглядит Андрей Аккуратов. Чашечка с кофе в его ручище кажется совсем маленькой и хрупкой. Но посмотрел бы Вудсток, как этот молчаливый богатырь своими толстыми, неуклюжими на вид пальцами склеивает по кусочкам какую-нибудь древнюю вазу! Мы всегда поручаем Андрею самую тонкую работу, и выполняет он ее с виртуозностью опытного ювелира.

А что, интересно, думает Вудсток о нашей Зиночке Сомовой? Тоненькая, стройная, в щеголеватом синем комбинезоне, она сидит как раз напротив него, и гость уже несколько раз пытался отпустить по ее адресу старомодные английские комплименты. Но Зина словно не слышит и подчеркнуто смотрит куда-то поверх его головы. Я представил ее гостям просто, как нашу лаборантку, но, наверное, они бы сильно удивились, узнав, что эта миловидная девушка с модной прической, которую она ухитряется сохранять в полной красе даже здесь, в пустыне, ведает у нас электрической разведкой и скоро станет кандидатом технических наук.

Сидящий рядом со мной наш художник Казимир Петрович слушает болтовню гостя, не поднимая седеющей головы, и по всегдашней привычке что-то рисует в своем блокноте. Заглянув в блокнот, я вижу целую кавалькаду забавных карикатур, весьма красноречиво выражающих его отношение к тому, что он слышит, — и поскорее тороплюсь отвернуться, чтобы совсем невежливо не расхохотаться.

Покончив с фаттой, Вудсток стал расспрашивать, что мы собираемся дальше делать. Его болтливость как-то не внушала особого доверия, поэтому я рассказал о наших планах очень коротко и в самых общих чертах. Но его вопросы показывали, что в археологии Вудсток, во всяком случае, разбирается и в курсе всех работ, ведущихся в зоне затопления.

— Итак, вы хотите поискать счастье в пустыне, — сказал он, опрокидывая в рот последнюю рюмку и с явным сожалением отодвигая в сторону опустевшую бутылку. — А… пирамида Хирена вас не интересует?

Я пожал плечами и ответил, что она уже давно детально обследована, никаких сюрпризов, по-моему, не таит и вообще даже не включена в число объектов, требующих дополнительного исследования.

— Да, вы правы. Ват Красовский поработал на совесть и не оставил нам никаких надежд на новые открытия, — торопливо согласился Вудсток. — Всетаки старики умели работать, есть чему у них поучиться.

После обеда я показал гостям наши небогатые находки. Афанасопуло смотрел и молчал, а Вудсток бормотал на ходу:

— Любопытно… Любопытно… Очень любопытно, — таким нескрываемо равнодушным тоном, что у меня настроение окончательно испортилось. Я и сам прекрасно понимал, что наши находки не представляют особой ценности, но все-таки от коллегархеологов ожидал большего понимания.