Час за часом деревянные столбы вырастали из земли, воспаряли из потревоженного торфа. К середине утра они уже достигли человеческого роста, и, выйдя наружу, нельзя было увидеть, что делается внутри. Деревянный кромлех солидно поблескивал тонким слоем воды; там, где когда-то были сучки и ветки, до сих пор виднелись отметины от древнего топора. Роберт сидел на корточках, преодолевая боль в спине и руках, ловко орудовал совком, разбивая комковатую землю, его глаза улавливали малейшие перемены оттенков; он теперь знал и слизистую тягучесть глины, и угловатую твердость покрытых грязью кремневых камней, и терпкий запах дождевых червяков. Его комбинезон пропитался водой, в трещины на коже и под ногти забилась земля, а он продолжал копать. Внешний мир потускнел. Здесь, в теплой сырой тесноте кромлеха, им овладело только одно желание — рыть, расчищать, извлекать на свет.
Примерно в полдень они перекусили испачканными в земле сандвичами, Джимми принес кружки с чаем. Роберту казалось, будто он возвращается откуда-то издалека; когда Кларисса разговаривала с Маркусом, ему приходилось изо всех сил прислушиваться, чтобы понять их слова; звуки человеческой речи будто растеряли свое значение, стали едва узнаваемыми.
Может быть, именно так и чувствуешь себя, когда выходишь из комы? Когда возвращаешься в мир, где уже миновали месяцы, годы, века? Он нахмурился, перевернул кружку, будто приносил в жертву богам последние капли чая. Этот жест был совсем не в его характере. Археология дает слишком много времени на размышления.
К трем часам дня деревянные столбы поднялись выше его головы. После полудня удушливая жара сгущалась всё сильнее, небо затянулось тяжелыми тучами, над головой стремительно проносились мошки и летающие муравьи. От зноя кожа воспалилась и чесалась. Вероятно, уже близок уровень доисторической земли. Вспомнив о словах Вязеля, он поднял глаза на Маркуса — тот с сонным видом ковырялся в земле по центру.
— Нашли что-нибудь?
Археолог, вздрогнув от неожиданности, поднял глаза.
— Пока нет. Пусто, как в бочке.
— Интересно, что там кроется?
Маркус пожал плечами. Джимми воткнул совок в землю и встал, потягиваясь, как будто слова вывели его из забытья.
— Скорее всего, там захоронение. Обычно так хоронят детей или молодых женщин. А может, просто приношение богам. Например, олений рог или эти дурацкие меловые шары.
Его прервал шорох. В яму спорхнули птицы, множество мелких птиц. Галки. Они целой стайкой прилетели из рощицы возле соседнего поля, опустились на столбы древнего кромлеха, перепархивали с места на место, что-то клевали, хлопали крыльями — не утихали ни на миг. Люди в недоумении застыли внутри живого птичьего кольца. Маркус вскочил, но галки не испугались, они снялись с места только тогда, когда Кларисса лязгнула железными воротами и подошла к кромлеху, и в тот же миг вся стая вспорхнула в воздух, как облако, тревожное, бурлящее, крикливое.
И они улетели.
— Боже мой, — проговорил Джимми. — Что за чудеса здесь творятся?
Совсем рядом, над меловыми холмами, зарокотал гром.
— Придется прекратить работу. — Лицо Клариссы было сосредоточенно, светлые волосы испачкались в грязи. Она раздраженно покачала головой. — У меня телефон не умолкает. Из Национального треста, из комиссии по охране памятников, из газет, мой научный руководитель. И все хотят попасть сюда. Наша маскировка лопнула.
Она с безутешным видом села на мокрую землю.
— Вот выясню, кто проболтался…
— Теперь вас уволят? — торопливо спросил Роберт.
— Вряд ли. Но теперь эта находка будет принадлежать не только мне. — Опять громыхнул гром; она подняла глаза. — Всё равно погода испортилась. На сегодня заканчиваем. |