Теперь же, в пути, настороженно поглядывая на забившуюся в угол кареты девушку, Елена Павловна думала о муже с прежней обидой: «А много ли его заботило мое счастье, когда он забавлялся в постели с этой… Когда он страстно ласкал ее пышную грудь… Может, его волновало то обстоятельство, что она носит под сердцем его ребенка? Он так давно хотел этого».

И опять все сводилось к тому, что ребенок просто необходим Елене, если она хочет вернуть любовь мужа. Владимир божился, что его любовь принадлежит ей безраздельно, однако то, что графиня видела своими глазами, заставляло ее сильно сомневаться в искренности его слов.

— Тебя не мутит больше? — холодно поинтересовалась она у Вари. — Если почувствуешь приступ, лучше предупреди заранее.

— Хорошо, барыня, — выдавила девушка, не поднимая глаз.

— Зови меня Еленой Павловной. Я не люблю, когда меня называют барыней.

Варя только кивнула и закусила губу. Видно было, что она себе места не находит от страха. Для ее спокойствия следовало бы посадить ее в повозку, вместе с горничной Глашей, но Елена опасалась, что девушки сговорятся и Варе удастся сбежать по дороге. В ее положении вредно волноваться, поэтому Елена Павловна постаралась внушить Варе, что ее жизни ничто не угрожает.

— Ты просто поживешь со мной в Родниках. Под присмотром будешь.

«Пусть думает, что это я от ревности, чтобы Владимир снова не наведался к ней, — решила графиня. — Лишь бы не заподозрила, что я намерена отобрать у нее новорожденного… Не то еще взбунтуется да сбежит! Говорят, у простых баб тоже проявляется материнский инстинкт, хотя верится в это с трудом!»

— Когда у тебя срок родин? — спросила Елена Павловна, пытаясь вовлечь девушку в разговор.

— В конце зимы мне… К Масленице, должно, рожу.

«Значит, сейчас у нее срок месяца три, четвертый, — подсчитала Елена. — Вот негодяй! Как давно это продолжается. И все это время он писал мне, что тоскует, места себе не находит. Расписывал, как ждет меня, каким неземным счастьем станет для него мое возвращение… Да, велико было счастье! А если б подлец Тимошка не загулял в дороге, я бы так ничего и не узнала… Как же Владимир намеревался сообщить мне об этом ребенке, если хотел забрать его себе? Выдал бы за подкидыша? Корзину с младенцем подсунул бы, чтобы я сама нашла его? Все могло статься. И тогда он обманывал бы меня всю оставшуюся жизнь».

С новой силой вспыхнувший гнев заставил графиню высунуться из окна дорожной кареты. Свежий ветер приятно остудил лицо. Елена увидела, что они как раз проезжают имение Трипольского. В окнах его дома горел свет, и Елене Павловне вдруг нестерпимо захотелось окунуться в совершенно другую, более привычную ей атмосферу легкого флирта, остроумных разговоров, галантных мужчин…

«Почему бы не заглянуть к нему? — подумала она, кусая губы. — Ничего предосудительного, просто заеду проведать соседа, перед тем как надолго покинуть эти места. Что в этом неприличного?»

И она велела кучеру свернуть к усадьбе Дмитрия Петровича.

— Стереги девку, — тихо приказала она ему, выйдя из кареты. — Глаз с нее не спускай, понял?

— Не извольте сомневаться, Елена Павловна, — заверил возница. — Все в лучшем виде сделаю.

«Неприлично, Боже, как неприлично», — твердила себе графиня, дожидаясь, пока ей откроют. Но именно двусмысленность ситуации отчего-то особенно волновала Елену Павловну. Открывший дверь слуга Трипольского сразу же узнал графиню Петровскую, поклонился ей, пропуская в дом.