Профессор обернулся, и на его лице отразилось крайнее изумление. Гордо выпрямившись, хотя и не поднимая глаз, перед ним стояла не своевольная девочка, дитя комедианта, а взрослая девушка. Он подошел к ней и сделал движение правой рукой — может быть, он хотел поздороваться с ней, как с Генрихом. Ее сердце вздрогнуло при этой мысли, руки крепко прижались к телу, и она бросила холодный взгляд на стоявшего перед ней человека. В это время в дверь постучались, и появилось нежное, улыбающееся личико советницы.

— Можно войти? — спросила она ласковым голосом, и раньше, чем ей кто-нибудь успел ответить, она стояла уже посреди комнаты. — Ах, я, кажется, пришла как раз к неприятному разговору? Ну, милая Каролина, вы теперь увидите, что существует и другая воля, кроме вашей, а бедный Вельнер получит, наконец, ответ.

— Пожалуйста, Адель, дай сказать Иоганну, — резко произнесла госпожа Гельвиг.

— Ну, остановимся сначала на этом пункте, — начал профессор. — Скажите, пожалуйста, почему вы отвергаете это лестное предложение?

Его спокойные, бесстрастные глаза испытующе посмотрели на молодую девушку.

— Потому что я его презираю. Он жалкий лицемер, прикрывающий благочестием свою жадность и скупость, — ответила Фелисита твердо и уверенно.

— Какая клевета! — воскликнула советница, всплеснув белыми руками и подняв к небу голубые глаза.

Госпожа Гельвиг коротко и хрипло рассмеялась.

— Вот тебе образчик манер твоей так называемой воспитанницы, Иоганн! — воскликнула она. — Я знаю это злое создание! Кончай скорее! Ты не подвинешься вперед ни на волос, а я не хочу слушать, как клевещут на почтенных людей, бывающих в моем доме.

Профессор ничего не ответил. Его красивая узкая рука медленно гладила бороду. Он не спускал глаз с советницы, все еще стоявшей в позе молящегося серафима. Казалось, что он слышал только ее восклицание.

— Ты, Адель, хорошо успела изучить людей за время своего пребывания тут, — сказал он.

— Боже мой, Иоганн! — живо прервала его молодая вдова. — Надеюсь, ты не подумаешь, что существует особый интерес... — она внезапно замолчала, и густой румянец залил ее щеки.

В глазах профессора промелькнула насмешка.

— Многие дамы, которые часто бывают у тети, считают его благородным человеком, — добавила она. — Через его руки проходят миссионерские деньги, и верующие находят его достойным благодарности.

— И ты, конечно, готова в этом поклясться? — добавил профессор. — Я не знаю этого человека, — обратился он к Фелисите, — и не могу поэтому сказать, насколько ваши слова справедливы.

— Иоганн! — раздраженно прервала его госпожа Гельвиг.

— Позволь, мама, мы обсудим это после, — сказал он спокойно. — До сих пор, — продолжал он, обращаясь к молодой девушке, — я не давал вам права самостоятельно решать свои дела. Во-первых, вы находились в прекрасных руках и потому, что вы всегда противитесь тому, что делается ради вашего блага... Но в этом вопросе я не властен. В некоторых отношениях я даже не могу не согласиться с вами: вы молоды, а он, говорят, пожилой человек. Сверх того — разница положения. В настоящее время он не обращает внимания на ваше происхождение, но это может случиться позже.

Как все это было благоразумно и... бессердечно! В эту минуту в нем пробудился автор тех письменных распоряжений, которые никогда не упускали из виду низкое происхождение дочери комедианта. Он подошел к молодой девушке, губы которой искривились в горькой усмешке.

— Вы нам доставили много хлопот, — сказал он. — Вы не смогли, да и не хотели, заслужить расположение моей матери. При таких обстоятельствах вы сами не пожелаете оставаться дольше в этом доме.