Глава XXIII

Фелисита быстро покинула сад. Профессор ошибался: не только ночь, но и вечер не должен был застать ее в старом доме... Теперь наступил момент, когда она могла проникнуть в комнату тети Кордулы. По дороге она встретила старую кухарку, которая несла в сад ужин. Значит, в доме оставался один Генрих. Девушка вошла в людскую и взяла ключ от кладовой.

— Что ты собираешься делать, Феечка? — удивленно спросил Генрих.

— Хочу вернуть твою честь и мою свободу! Карауль хорошенько дом, Генрих!

— Но ты не сделаешь какую-нибудь глупость, Феечка? — крикнул он ей вслед, но девушка уже ничего не слышала.

Над головой Фелиситы, когда она шла по верхнему коридору, завывал и свистел ветер. Она высунулась в окно. Ветер перехватил дыхание, заставив ее на минуту отступить назад. Фелисита подождала, когда ветер ослабнет, и вылезла на крышу. Если бы в этот момент кто-нибудь увидел бледное, решительное лицо с крепко сжатыми губами, то понял бы, что молодая девушка вполне осознает ту страшную опасность, которой она подвергается.

Она побежала по крошащейся черепице, и у нее ни на минуту не потемнело в глазах. Но бушующий враг не давал ей отдохнуть: послышался резкий свист, и вихрь обрушился на дом с новой силой. Дверь на галерею распахнулась, горшки с цветами попадали на пол, и старые стропила задрожали под ногами Фелиситы. Но она уже успела достигнуть галереи и схватиться за перила. Вихрь рвал ее волосы, точно собирался развеять их по воздуху, но сама девушка стояла твердо. Наконец она перелезла через перила и оказалась па галерее...

Сзади нее бушевала и свирепствовала непогода, но Фелисита ничего не слышала. Опустив руки, стояла она в комнате, обвитой плющом: девушка видела ее в последний раз... Невозмутимые бюсты казались ей знакомыми и вместе с тем чужими. Раньше они оживляли эту комнату, а теперь просто служили ей украшением. Они одинаково равнодушно смотрели и на кокетливую советницу, и на залитое слезами лицо молодой девушки. Но все-таки комната выглядела такой же уютной, как и при жизни тети Кордулы. На рояле не было ни одной пылинки, цветы оставались такими же свежими, и за ними, видимо, ухаживали хорошо. Только у окна вместо рабочего столика стоял письменный стол профессора.

Краска стыда залила лицо Фелиситы. Она как вор стояла в его комнате. Кто знает, какие письма и бумаги лежали на его столе. Он беззаботно оставил их, у него ведь был в кармане ключ от комнат...

Молодая девушка бросилась к шкафу. Там, на боковой стенке, среди резных украшений, находился почти незаметный металлический штифтик. Фелисита сильно нажала на него, и дверца потайного отделения открылась. Именно здесь хранились недостающие драгоценности, в углу стояла коробка с браслетом, а рядом с ней — маленький серый ящик...

Фелисита вынула его дрожащими руками. Он оказался довольно тяжел. Что в нем было?

Она осторожно открыла крышку. В ящике лежала книга, переплетенная в кожу. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что книга была не напечатана, а исписана от руки.

«Иосиф фон Гиршпрунг, студент философии» — было написано на первом листе... Это был дневник студента, сына сапожника, из-за которого тетя Кордула поссорилась со своим отцом и довела его до смерти. Студент заполнял только одну сторону каждого листа, оставляя другую для заметок, и эти листы были исписаны изящным почерком старой девы. Фелисита прочла несколько строк. Это был, должно быть, удивительный человек, с пламенным сердцем, полным страстной любви. Потому-то и полюбила Кордула, дочь строгого купца... Она писала:

«Ты навеки закрыл глаза, Иосиф, так и не увидев, как я стояла на коленях у твоей постели, ломая руки, умоляя Бога сохранить тебя.