‑ Ах, мадемуазель Дизель, я никогда не смогу достойно отблагодарить вас!

‑ Мальчик мой, ты начинаешь нас утомлять, ‑ проворчала Лола. ‑ Ясное дело, Ингрид меня спасла. Но мы же не собираемся встречать Рождество здесь.

‑ А я бы с удовольствием осталась здесь на рождественский ужин, ‑ сказала Ингрид, отрезая себе еще один добрый кусок сыра, ‑ здесь потрясающе!

‑ И все‑таки, деточка, нам надо возвращаться. Наша работа еще не окончена. Нужно прояснить еще пару‑тройку моментов.

Бартельми улыбнулся начальнице. Завтра он повезет Нортона в Париж. Но сегодня он будет развлекаться изо всех сил. Великая Лола вернулась. Помятая, с подбитым глазом, хромающая, но живая. Еще какая живая! Она распутала дело Ванессы Ринже, пролила свет на убийство двенадцатилетней давности. И она хотела чего‑то еще. Так же, как она хотела еще плавленого сыра, еще вина. Какое великолепное здоровье! О, это совсем не то, что зануда Гном. Да о нем даже думать сейчас не стоит.

‑ О чем ты говоришь, Лола?

‑ О Хлое Гардель и Хадидже Юнис, разумеется. Эти две девушки должны мне кое‑что объяснить. И они это сделают.

Американка вздохнула, надув щеки, как хомячок, пробормотала какую‑то грубость, типа: «Why is this so fucking important to уои?» [Почему, черт возьми, тебе это так важно? (англ.)] ‑ но в конце концов просто пожала плечами. Она работала с мадам Жост еще слишком недолго, чтобы понять все. Ничего удивительного, ведь для того, чтобы приблизиться к истине, обычно требуются долгие годы практики. И все же.

41

Медная табличка гласила: «Звоните и входите». Поэтому Лола Жост позвонила и вошла, а вслед за ней ‑ Ингрид Дизель и Хадиджа Юнис (она не хотела приходить, но Лола пригрозила рассказать Груссе о мешке, набитом деньгами, если она не послушается). В приемной сидел мужчина. Когда они вошли, он даже не поднял глаз от газеты с экономическими новостями. Лола обратилась к нему:

‑ Извините! Вы не видели, к доктору Леже только что зашла молодая девушка, темноволосая и чуточку полноватая?

‑ Да, мадам. А что?

‑ Это моя внучка, мсье. А вы случайно не знаете, где пес?

‑ Какой пес, мадам?

‑ Далматин доктора Леже. Его, должно быть, выдворили из кабинета перед приходом моей внучки. По крайней мере я надеюсь, что это так, потому что у нее страшная аллергия на шерсть. И я хотела убедиться, что он об этом не забыл.

Мужчина недоверчиво поднял брови, но в конце концов все‑таки проговорил:

‑ Я думаю, далматин в кухне.

‑ Превосходно, ‑ ответила Лола.

Потом она что‑то быстро шепнула на ухо Ингрид. И вошла в кабинет доктора Леже.

Психоаналитик с удивлением взглянул на нее. Он сидел в своем любимом кресле, одетый в уже знакомые Лоле бархатные брюки, розовую рубашку и жилет теплого бежевого оттенка. Хлоя в джинсах и огромном пуловере лежала на диване, скрестив руки на животе. Она вздрогнула. Потом с умоляющим видом обернулась к Антуану Леже.

‑ У вас что‑то срочное, мадам Жост? ‑ спокойно спросил психоаналитик.

‑ Все зависит от того, какое значение вы вкладываете в слово «срочность», доктор Леже. Для меня это срочность длиной в три года.

И Лола перешла к сути дела. Дела, которое уходило своими корнями во двор лицея «Бомарше», в соперничество классного надзирателя и ученика‑шалопая. Такого шалопая, что из лицея его исключили. Но хотя Фарид Юнис предпочел наукам законы улиц, он продолжал видеться с Ванессой. И заметив, что та бросает нежные взгляды на Грегуара Марсана, пришел в негодование. Сейчас уже невозможно в подробностях восстановить все происходившее между Фаридом Юнисом и Грегуаром Марсаном: медленную работу коварной ревности, взаимные угрозы или все усиливавшийся поток оскорблений, а то и побоев.