— Кто включил радио? — испуганно прошептала Катажина.
— Это не радио, — засмеялся Брошек.
— Кто включил радио? — послышался грустный голос матери.
Над верандой с треском распахнулось окно.
— Кто включил радио?! — загремело сверху.
— Это не радио, это Пацулка, папа, — любезно объяснила Ика.
— Выключить Пацулку! — проревел отец, и окно захлопнулось с грохотом винтовочного выстрела.
— Давно пора, — усмехнулся Влодек, засучивая рукава свитера. — Сопляка надо хоть ненадолго выключить.
Но Брошек тряхнул его за плечо.
— Эй ты, полегче, — угрожающе проговорил он. — Всякий человек заслуживает уважения, даже если воспроизводит радиосигналы. Насилие исключается. Кстати, Пацулка не зря сообщил точное время, за что его можно только похвалить: пора заняться обедом. Сегодня дежурят Катажина и Влодек. Ика проверит машину, я сяду писать письмо, а дежурные отправятся на кухню. Смирно, вольно, разойтись по своим постам!
Что и было исполнено.
На обед был холодный свекольник, овощное рагу и мусс, изготовленный по рецепту Влодека; никто, кроме Пацулки — к его большой радости, — почему-то не попросил добавки.
Обед проходил в молчании.
Отец фактически отсутствовал; мама была погружена в меланхолическую задумчивость, чего отец даже не заметил, вызвав ее тихую ярость. А Катажина, Ика, Влодек и Брошек мыслями были уже в самой гуще грядущих, приближающихся с каждой минутой событий. Конечно, никто из них не предвидел — и не мог предвидеть, — того, что произойдет в недалеком будущем. Однако они старались это будущее себе представить, проникнуть в него, хотя бы что-нибудь угадать. В иных обстоятельствах упорное молчание ребят как минимум удивило бы, а то и испугало взрослых. Однако у тех своих забот хватало, поэтому они даже не услыхали многозначительного гула этой тишины.
Один Пацулка вел себя нормально. То есть по-своему нормально. А именно: когда Икин отец покончил с овощным рагу, Пацулка подал ему на чистой тарелке нечто никому больше не полагающееся, дымящееся и аппетитно посыпанное укропом.
Отец в задумчивости попытался пару раз вонзить в это лакомство вилку и наконец вернулся на землю.
— Почему петух такой жесткий? — жалобно спросил он.
Пацулка отрицательно покачала головой.
— Это не петух, — засопел он. — Это пеликан.
Когда все успокоились, а отец отправил пеликана дожариваться, Ика с возмущением воскликнула:
— А где анекдот, папа?! За тобой анекдот.
Отец сморщился так, будто зубной врач принялся сверлить ему зуб мудрости прямо через щеку. Но выкрутиться ему не удалось: мама быстро смекнула, что ей предоставляется возможность отомстить.
— Ты же обещал, милый. Попробуй смеха ради однажды сдержать слово, — сказала она подозрительно вкрадчивым голосом.
Отец мрачно кивнул, и вся пятерка навострила уши. Дело в том, что они играли в своеобразный тотализатор: каждый ставил — и немало — на то, какой анекдот и в который раз будет рассказан. И это было самым смешным и интересным.
Мама, естественно, встала и ушла.
Отец обреченно улыбнулся; вид у него по-прежнему был отсутствующий.
Брошек вытащил записную книжку, в которой фиксировал «круговорот» анекдотов.
— Про «дорогого товарища» знаете? — спросил отец.
Наступило общее замешательство: этого анекдота никто не знал! Даже Брошек растерялся, и нижняя челюсть у него по-дурацки отвисла.
— Тогда послушайте, — оживился отец. |