Брошек хотел что-то ответить, но не успел. Он замер, готовый провалиться сквозь землю от стыда и отчаяния. Влодек застыл с ним рядом. По очень простой причине: они услышали знакомый унылый голос…

— Да, что это может значить? — повторил голос вопрос Влодека. — Я имею в виду — что вы здесь делаете, граждане?

Голос принадлежал капралу Стасюреку, голова которого (в форменной фуражке с ремешком под подбородком) появилась в зарешеченном оконце сарая. На лице капрала при этом не было ни удивления, ни возмущения — оно только казалось печальней обычного, а улыбка на губах была просто страдальческой.

— Кто вас, граждане, сюда впустил? — продолжал Стасюрек.

Ни Брошек, ни Влодек не могли выдавить из себя ни слова. В такое дурацкое положение они, кажется, никогда еще не попадали. Им было так стыдно, что ни одному даже в голову не пришло выяснять, кто кого и когда подбил на эту идиотскую авантюру.

Оба чувствовали, как их уши, щеки и лбы приобретают окраску садовых маков, если не пурпурных роз.

Капрал Стасюрек только покачал головой.

— Все ясно, — проворчал он. — А ну сматывайтесь отсюда, граждане, чтоб глаза мои вас не видели. А ключи отдайте.

Через минуту сарай был заперт на оба замка, притом каждый — на два поворота. Девочки, к счастью, еще не вернулись. Родителей тоже не было видно. А капрал Стасюрек проявил поразительную деликатность. Забирая у Влодека ключи, он ни словом не укорил ребят и лишь машинально пробормотал:

— Попрошу разойтись!

И вернулся на свой пост под окном сарая.

Тем не менее от случившегося на душе у мальчиков остался крайне неприятный осадок. Утешить себя они могли только одним: капрал Стасюрек в Черном Камне, и в случае непредвиденных осложнений можно будет рассчитывать на его помощь. Но какое слабое это было утешение!

На веранду Влодек и Брошек вернулись страшно подавленные.

— Ну, и кто мы с тобой после этого? — наконец уныло вопросил Брошек. — Как нас назвать?

Влодек только махнул рукой.

— Слов жалко! Ну что можно придумать?! Пустоцветные трипсы — слишком мягко.

— Ты представляешь, — помолчав, промолвил Брошек, — как будут веселиться девчонки? И что скажет Пацулка?

— Может, они не узнают, — прошептал Влодек.

— Не говори чепухи! — Брошек почувствовал, как он зол на себя, на Влодека, на весь мир. — Раз уж мы отважились поступить как последние идиоты, нам должно хватить смелости в этом признаться. Ясно?

— Как Божий день, — пробормотал Влодек.

А день между тем становился все прекраснее. Солнце светило ярко, но не ослепляло, грело, но не обжигало. Приглушенные ненастьем краски засверкали во всем своем летнем великолепии. Можно было бы радоваться жизни, если бы не эта идиотская история с сараем и капралом.

— Ты прав, — поразмыслив, сказал Влодек. — Надо признаться, и не откладывая.

— Что мы сейчас и сделаем, — кивнул Брошек. — Вон и девчонки возвращаются, и Пацулка катится.

Вскоре Влодеку и Брошеку удалось осуществить свое намерение. Правда, этому предшествовало несколько тягостных минут ожидания. Им пришлось, стиснув зубы, вынести торжественную церемонию вручения цветов родителям, в завершение которой в честь отца и по его пожеланию была исполнена заздравная песнь:

Фармакодинамика, фармакодинамика,

Слава, слава!

Метилксантин, метилксантин,

Слава, слава!

После двукратного исполнения этого гимна родители поблагодарили детей за цветы и отправились на первую в этом сезоне совместную прогулку.

Мама «на всякий случай» прихватила с собой корзинку для грибов, что в любой другой день испортило бы отцу (ненавидевшему собирать грибы) настроение, однако этот день был особый, и ничто не могло его омрачить.