— Я не убивал.

— Зачем вы его убили? — спросил Коваль.

Юрисконсульт, заметив лейтенанта Андрейко, проворчал:

— Нельзя ли без свидетелей?

Коваль отошел с ним на несколько шагов.

— Этот старик, когда увидел, что тайник раскопан, совсем обезумел, — сказал Козуб. — Я объяснил, что это случилось давно, случайно, когда копали оросительные траншеи. Но он и слушать не хотел, орал, что это моя работа, как будто я знал, где закопан клад. Он бросился на меня, вцепился в горло, я еле его оторвал. А тут электричка. Старик плохо держался на ногах в упал. Воздушной волной затянуло его под колеса.

Подполковник вздохнул.

— И все-таки: за что вы его убили?

— Слушайте, Коваль, на кой черт вам вся эта морока, вы ведь все равно ничего доказать не сможете.

34

Человек, напротив которого сидел за столом инспектор Козуб, был без знаков отличия, хотя занимал высокое положение в наркомате внутренних дел. По всему было видно, что привык он приказывать, распоряжаться. Козуб пожирал его глазами. А тот не смотрел на Козуба, и инспектор уголовного розыска, хотя и сидел в удобном кресле, чувствовал себя стоящим навытяжку.

— Ваше анархистское прошлое не внушает доверия, — сказал начальник.

— Какое там прошлое, — попытался оправдаться Козуб. — Без году неделя. Мальчишкой был.

— Все равно. Это ставит под сомнение ваше заявление, что вы оказались на эсеровской квартире случайно. — Начальник перешел на шепот. — За участие в эсеровской боевой группе, хранение и распространение контрреволюционных листовок вы, бывший анархист, пробравшийся в органы милиции, под трибунал пойдете, и высшая мера революционной защиты вам обеспечена.

— Но ведь… — Инспектор никак не мог справиться с пересохшим языком. — Это неправда!

Начальник словно пронзил Козуба своим немигающим взглядом.

— Я верю документам, которые лежат передо мной! — он кивнул на красную папку.

В этом немигающем взгляде инспектор прочел свой приговор, и у него похолодела, казалось, вся кровь, словно был он уже неживой.

Нет, смерти Иван Козуб не боялся: той боли, которой сопровождается уход человека из жизни. Слишком часто он видел, как быстро и просто это происходит.

Беспокоило другое. То, что его жизнь, жизнь Ивана Козуба, так глупо обрывается, что он еще не надышался воздухом, не налюбовался солнцем, не насытился любовью, не насладился гордостью, что все его усилия, вся неутоленная жажда выбиться в люди оказались мышиной возней. И жизнь так вот легко обрывается из-за дурацкого стечения обстоятельств.

— Но, наверно, вы родились в рубашке, — неожиданно заявил начальник.

Козуб встрепенулся.

— Запомните, — многозначительно произнес человек, державший в руках его судьбу, — никакой облавы у вашей соседки не было, и ничего у нее не нашли. В архивах об этом не останется никакого следа, и эти бумаги, — он опять кивнул на красную папку, — будут уничтожены. Вы случайно, как кур в ощип, попали в дело, в которое не имели права совать свой нос. В таких случаях, как правило, бесследно исчезают. Но вы, повторяю, родились в рубашке. Ваша задача пока что будет простой и легкой — тоже обо всем забыть. Ясно?

Под холодным оценивающим взглядом начальника Козуб съежился, затем вскочил. Нет, он не откажется от своего шанса! Он еще выбьется в люди! Тем более что от него так мало требуют. Забыть! Забыть, не знать всегда легче, чем вспоминать, знать и действовать.

Хозяин кабинета и судьбы Козуба внимательно следил за выражением его лица и разгадал его душу.