Изменить размер шрифта - +
Жак доводит бедную, ревнивую мадам Марсо до безумия тем, как он о вас говорит. А женщину, которая могла сделать такое с Жаком, у которого рыбьи глаза и в венах течет холодная рыбья кровь, я должен был сам увидеть, мадам. Правильно, Жак?

– Он сумасшедший, как все художники, – проворчал Марсо. – Не обращайте на парня внимания, мадам Габриель.

– Видите? – засмеялся Этьен. – Как искусно он скрывает свою любовь к вам! Но не стоит разочаровываться, мадам Бреман. Он говорит так только потому, что бедняжка Мари подслушивает у двери. Если бы вы были с ним наедине, держу пари, он запел бы иную песню.

– Дурак! – фыркнула Габриель. – Хотя вы правы насчет его рыбьих глаз и крови. Каким же ему еще быть? Лабрус не должен был позволять вам въезжать в замок... Зачем ты его привез сюда, Марсо?

– Он донимал меня, мадам Габриель. Он...

– Это художник, да? Метье? Молодой человек, вы совсем не похожи на художника. И ведете себя не так и поете...

– Tiens voila du boudin, voila du boudin, voila du boudin... – пропел Этьен. – Дорогая мадам Габриель, без всякого сомнения, вы женщина остроумная. Вы заинтриговали меня так же сильно, как бедного Жака. Но почему бы мне не петь о кровяной колбасе, когда мы привезли вам целых пять связок? Правда, почему?

– Где вы научились этой песни, а, художник? Не в студии же какой-нибудь, клянусь, что нет. Тогда где?

Этьен засмеялся.

– "Тогда где?" – передразнил он ее. – А она еще и умная, а? Мадам, разве вы не знаете, что это за песня?

– Конечно, знаю, – вновь фыркнула Габриель. – Я спрашиваю, где вы научились ей, поскольку предполагается, что вы художник, а не военный, месье.

– Возможно, мадам слышала о Дьенбьенфу и о третьем полку Иностранного легиона, который сражался против Хо Ши Мина? Это был мой полк. Это была наша песня.

– В Индокитае? Во Вьетнаме? – недоверчиво спросила Габриель.

– Ну конечно, мадам. Где же еще?

– Тогда что вы, солдат Легиона, делаете на ферме, тратя время на рисование и работу на полях?

– Если бы вы побывали в Дьенбьенфу, мадам, вы не спрашивали бы об этом, – задумчиво ответил Этьен. – Где угодно, только не там и не в сражении с вьетминовцами.

– Тьфу! – с отвращением произнесла Габриель. – Вы такой же чистоплюй, как и все остальные вашей породы. Я бывала в местах и похуже. Много раз. А теперь убирайтесь из моей кухни! У меня полно работы.

– Намек понял! – засмеялся Этьен. – Пойду понежусь на солнышке во дворе и подожду беднягу Жака.

– И пришлите эту дуру Мари. Она думает, что может сидеть на своей широкой заднице, пока я здесь вкалываю?

– Я не был бы удивлен этому. Я скажу ей.

Он начал весело насвистывать и, видимо, вышел во двор, так как свист слышался уже с улицы, затем ненадолго замешкался возле грузовика и продолжил свой музыкальный путь вокруг замка в сторону фасада.

– Это и есть тот художник? Племянник Бурже?

Я совершенно забыла о дяде Морисе, но вот он уже здесь, стоит за моей спиной. Я чуть не подпрыгнула от испуга.

– Да, дядя. Его зовут Этьен Метье.

– Художник, да? Это легко сказать. Каждый мошенник во Франции претендует на то, что он или художник, или писатель, или скульптор.

Легкий способ жить за счет благотворительности или скрывать свои истинные цели.

– Но месье Метье на самом деле художник, дядя Морис. Я видела его работы, и они действительно очень хороши.

– В Везоне? Проще простого выдать чужие работы за свои.

Быстрый переход