Здесь греческий миф о Деметре почти дословно повторяет египетский миф об Изиде (Plutarch., de Iside et Osiride, с. XV). В этой простенькой сказочке, – старая бабушка, сидя за прялкой, при свете лучины, могла бы ее рассказывать внучкам, – выражен глубокий смысл Елевзинских таинств: не бессмертие души, а воскресение плоти. Этого не знают ни Сократ, ни Кант, но знает ап. Павел.

XXV

Сразу хотела богиня спасти людей от смерти, но поняла, что сразу нельзя – можно только постепенно, медленно, в «трудах и днях», в веках-вечностях – развивающихся циклах космоса.

Чем же утешил Скорбную Мать Елевзис? Тем, что только здесь приняла она и полюбила людей, как они есть – малых, грешных, слабых, слепых, и таких же великих, как она сама, потому что так же страдающих и любящих; здесь же поняла она, что можно победить смерть в людях только с людьми; и еще поняла, что не победит и с людьми одна, – нужен еще кто-то другой, Неизвестный.

Нет, путь ее не кончен в Елевзисе, – только начат, – путь от первого человечества через второе – к третьему; от Отца через Сына к Матери.

XXVI

Очень далекий, будущий дар богини – победа над смертью, а два настоящих, близких дара – хлеб в полях и мир в сердцах. Мать Земля – Плодоносящая и Законодательная, karpophoros, thesmophoros, – с чудною простотою выражено это в позднем, греческом гимне Деметре-Изиде:

Кроманьоны, наши европейские праотцы, люди второго мира, после гибели первого, были хуже дикарей – одичалые.

Но пришла Деметра, – плод полей заблистал, и алтари от крови очистились.

Мир и хлеб, – этими двумя дарами все еще живо человечество; с ними все еще святая Европа – святая Деметра. Люди поклонились ей первой, сначала в зверином образе Стэатопиги, Тучнозадой, а потом в человеческом – Брассемпуйской пещерной «Изиды»; и, может быть, еще не умея молиться устами, уже молились ей сердцем. И, если бы мы не одичали хуже наших Ледниковых праотцев, то могли бы и мы повторить вавилонскую молитву Матери, одну из древнейших человеческих молитв:

XXVII

Сцена «пришествия» – последняя в Елевзинской трагедии. Кажется, после нее бóльшая часть зрителей уходит из храма, и остаются в нем только посвященные третьей степени, «лицезрители», epoptoi: первая степень – «очищение», katharsis; вторая – «посвящение», myesis, третья – «лицезрение», epopteia (G. Anrich, 25). В опустевшем храме, «лицезрители» совершали обряд «Сошествия в ад», katabasis eis Haidou (P. Foucart, 1893, p. 66): вслед за Деметрой, «деметрии» – заживо умершие, – «умереть, значит быть посвященным в Великие Таинства» (Ad. Jacoby, Die antike Mysterienreligionen und das Christentum, 17), – нисходили в Ад, так же, как некогда Орфей, а потом Пифагор, Виргилий, Данте; и пройдя через «круги» или «пещеры» Ада, изображенные тут же, в Телестерионе, или в нижнем, подземном святилище, вступали в «Обители блаженных», где, может быть, и совершалось причащение «кикеоном», kykeôn – смесью молока, меда, муки, сыра, корицы, винограда и смокв, – кормление новорожденных в вечную жизнь, молоком матери, – «обетованной, молоком и медом текущей земли» (Porpher, Vita Pythag., 34–35).

XXVIII

Что «испытывали», по слову Аристотеля, елевзинские лицезрители, при «сошествии в ад», видно из намеков Плутарха: «слово и дело сходствуют в таинствах»; «умирать», «кончаться», teleutân и «посвящаться», teleusthai.