Что ж, разумно мыслить незнакомец умел, несмотря на весь свой пижонистый прикид. Он воспринимал Топу подчеркнуто спокойно и добродушно вел себя именно так, как надо вести себя с собаками подобных пород — и выводы умел делать правильные. Я даже почувствовал к нему некоторое уважение.

— Что вы хотите знать? — спросил я.

— Я ищу большой дом, — объяснил он. — То есть, наверно, эти слова следует говорить о Большом Доме с большой буквы, ведь это самый большой дом на острове. Красивый старый дом с огромными погребами и чудесной деревянной резьбой.

— Так ведь это НАШ дом! — вырвалось у Ваньки.

— Не обязательно, — поспешно сказал я. — Три или четыре дома на острове могут подходить под это описание, и…

Но моя попытка спасти ситуацию оказалась впустую. Незнакомец сразу же уцепился за слова моего брата.

— Великолепно! — воскликнул он, не обратив ни малейшего внимания на мои слова. — Тогда проблема решена! Вы можете проводить меня к своему дому?

Я кинул быстрый взгляд на Ваньку и сказал.

— Не прямо сейчас. Нам ещё надо взять молоко.

— Взять молоко? Что ж, это очень важное поручение, — незнакомец согласился со мной как-то слишком охотно, и я не мог понять, с насмешкой он произнес эти слова или нет. Я украдкой взглянул на Топу. Топа был очень чувствителен к насмешкам — как на свой счет, так и на счет всей своей семьи. Стоило ему различить насмешливые тона в голосе постороннего (и, надо сказать, Топа очень тонко улавливал даже скрытую язвительность), как на его морде появлялось выражение угрюмой обиды, а приглушенное рычание, порой почти неслышное никому, кроме нас, становилось первым признаком свирепого урагана, готового грянуть в любой момент, и означало, что Топу надо покрепче хватать за ошейник и держать изо всех сил.

Топа был спокоен. Он с большим любопытством разглядывал незнакомца, и его интерес казался больше дружелюбным, чем враждебным. Я почувствовал себя немного легче. Разумеется, и Топа иногда мог ошибаться, но мне думалось, что в данном случае Топа не ошибается. Достаточно было припомнить его реакцию на подозрительных монахов, чтобы понять, что его интуиция остается при нем. Разумеется, после этого непонятного визита и, как теперь я знал, вызванной им серьезной озабоченности отца, было вполне естественно, чтобы я настороженно отнесся к любому незнакомцу, интересующемуся нашим домом сразу после монахов, будто приняв от них эстафетную палочку. Как сказал бы отец, «перехлест получается».

Но ведь это могло быть и совпадение. Тут мне стоило полагаться на Топу, отлично улавливавшего, что у кого на уме. И все равно, было бы лучше, если бы мой братец не проговорился так опрометчиво.

Мне понадобилось не больше пяти секунд, чтобы продумать все это, и, все равно, пауза в разговоре слишком затянулась, чтобы в воздухе не повисло тягостное ощущение какой-то неловкости. Иван, перехвативший мой взгляд, оказался достаточно сообразителен, чтобы теперь держать язык за зубами. А незнакомец, тоже уловивший это легкое напряжение, истолковал его по-своему.

— Я нисколько не собираюсь вам надоедать, — сказал он. — Просто объясните мне, как пройти к дому, и я доберусь самостоятельно.

— Дорога почти прямая, — ответил я. — Идите вперед и вперед. По пути вам встретятся две небольшие развилки. На первой возьмите правее, на второй — левее. И потом почти сразу увидите дом. Его невозможно пропустить.

— Надеюсь, что так, — с улыбкой сказал незнакомец. — Иногда я умудряюсь заблудиться в трех соснах.