Впоследствии другой близкий товарищ Гитлера, которого отдельные исследователи представляют как американского разведчика, Эрнст Ганфштенгль вспоминал, что фюрер использовал оперу как специфический мастер-класс ораторства. Он свидетельствовал: Адольф как-то попросил его, прекрасного пианиста, сыграть прелюдию к «Мейстерзингерам», а сам стал расхаживать по залу взад и вперед, совершенно чисто насвистывая ноты. «У него действительно было отличное чувство музыки… как и у многих дирижеров… Я заметил, что есть прямая параллель между конструкцией прелюдии к «Мейстерзингерам» и структурой его выступлений. Целое переплетение лейтмотивов, декораций, контрапунктов и музыкальные контрасты, и спор — все это точно отражается в рисунке его речей, которые являлись симфоническими по конструкции и заканчивались гигантской кульминацией, как пронзительный звук вагнеровских тромбонов…первые две трети речей Гитлера исполнялись в маршевом ритме с нарастающим темпом и вели к последней, третьей части, которая была преимущественно рапсодической». Благодаря свидетельству талантливого любителя-пианиста, богатого американского дельца и друга фюрера Эрнста Ганфштенгля становятся вполне понятными краткие обрывки речей, которые нам транслируют в телепередачах, скомпонованные так, чтобы мы видели не логическое поступательное и заразительное ораторство, а лишь дергание психически больного человека.

Эта краткая характеристика уникального ораторского искусства, коим владел фюрер, эта черта, отмеченная всеми без исключения соратниками по партии, простыми гражданами Германии и представителями дипкорпуса разных стран, лишь подчеркивает, что Адольф Гитлер стал главным проповедником нации. Его многочасовые речи слушали, впадая в экстаз, а его самого почитали более, чем многих облаченных в рясы духовных наставников.

Если верить воспоминаниям фюрера, он стал оратором умышленно, — развил в себе выдающиеся ораторские способности потому что… учился у врагов своих: «свое гигантское влияние на массу марксизм на деле получил не благодаря тем его печатным произведениям, в которых изложено учение еврейской мысли, а исключительно благодаря грандиозной устной пропаганде, которая воздействует на массы уже в течение многих лет». Вступив на стезю ораторского искусства, Гитлер избрал отправной точкой речи уничижающую критику. «…ведь и марксизму пришлось сначала посвятить целых 70 лет одной только работе критики. Марксизм занимался уничтожающей, разъедающей критикой, критикой и еще раз критикой, вплоть до того момента, когда ядовитые кислоты той критики не разъели старое государство и не привели его к падению. Только тогда началась так называемая «строительная» работа. И, разумеется, это было с его точки зрения правильно и логично. Пропаганда будущего строя сама по себе еще не устраняет существующего». Ничего не скажешь, — логика железная.

Что касается любви к немецкой истории и, в частности, почтительной любви к Фридриху Великому, то тот же свидетель Ганфштенгль (кстати, избежавший наказания после 1945 года) утверждал, что Гитлер был в отношении книг ненасытным читателем и буквально проглатывал историческую литературу. Сам Гитлер объяснил, что он лично понимает под понятием «чтение», и вряд ли и эти его рассуждения выдают в нем глупца. «Я знаю многих, которые «читают» бесконечно много — книгу за книгой, букву за буквой; и все-таки я не назову этих людей иначе, как только «начитанными». Конечно, люди эти обладают большим количеством «знаний», но их мозг совершенно не способен сколько-нибудь правильно усвоить, зарегистрировать и классифицировать воспринятый материал…Кто так работает над собой, тому никогда не удастся использовать свои хаотические «знания» для тех целей, которые возникают перед ним в каждый данный момент. Его умственный балласт расположен не по линии жизни, а по линии мертвых книг», — рассуждал Гитлер в «Майн кампф».