Грегори Самак. Тайная книга
Луи-Элиасу, Раффаэле и Стефани
Я иду вперед с уверенностью сомнамбулы по пути, начертанному для меня Провидением.
1
21 декабря 1943 года Ребенок передвинул белого коня на g3 и в тот же миг заметил, что через два хода неизбежно получит мат. Защититься невозможно. Однако выбора не было. Другие, даже те, кто был старше, наверняка зарыдали бы или еще как-нибудь проявили свое отчаяние, но он остался холоден, как мрамор, и лишь пристально глядел в ледяные глаза противника, словно завороженный их голубым блеском. Офицер в темной шинели криво ухмыльнулся. Потом сплюнул черную от жевательного табака слюну на припорошенную снегом землю, под ноги охранников и узников. О том, что победа за ним, ему было известно еще три хода назад… И он двинул надменным жестом своего ферзя через три клетки, на h3. Шах. Ребенок почувствовал, как ему перехватило горло. Во взглядах зрителей, к кому бы они ни относились, к расе господ или недочеловекам, заключенным в лагере, промелькнул ужас, потому что все осознали безнадежность положения. И все же мальчик упорно старался найти выход. Но выхода не было, и его лицо побледнело. – Ходи! – рявкнул офицер. Ребенок вздрогнул. На его глаза навернулись слезы. – Ходи! – повторил офицер в бешенстве. Тогда мальчик лихорадочно двинул своего короля: единственная, роковая возможность. Нацистский офицер растягивал удовольствие, приберегая театральный эффект напоследок. Выпрямившись на стуле, он с рассчитанной медлительностью поставил черного ферзя перед белой пешкой на g5. Шах и мат. Ему даже не пришлось отдавать приказ: его люди сразу же схватили проигравшего. Затем, как и было предусмотрено, прижали правую руку ребенка к столу. Мальчик напрасно умолял, пытаясь избежать своей участи: никто не заступился за него. Один из двух охранников, тот, кто был выше ростом, вытащил стальной тесак с тупым лезвием. Маленький мученик закричал и стал вырываться как одержимый. А хищник тем временем смаковал победу. Достал новый кубик жевательного табака и бросил себе в рот, не сводя глаз со сцены. Палач оперся о край стола и одним махом отрубил ребенку указательный палец, раздробив кость посредине. Мраморную шахматную доску залило струей алой крови. Свидетели этой сцены разделились: одни испытывали злорадство, другие тошноту; но вопли кричавшего от боли ребенка в лагере № 1 слышали все. Издалека донеслась очередь энного расстрельного взвода, прикончившая семью, уже измученную бесконечным путешествием… А из-за отрубленного пальца, упавшего на грязный и зловонный плац главного лагеря, с омерзительной жадностью дрались собаки.
I Rex
2
Первая половина XXI века Вена, Австрия Элиас был одиноким пожилым человеком. У него, как и у большинства людей его возраста, были свои привычки и нелепые маленькие причуды, а также смутное ощущение, что жизнь прожита недостаточно полно. Он с особой тщательностью раскладывал и расставлял личные вещи. В его платяном шкафу висели безупречно выглаженные рубашки, а обувь была распределена по цветам и начищена до блеска с таким усердием, что это граничило с одержимостью. Однако было в старике и кое-что таинственное. В важные моменты своей жизни он бессознательно воспроизводил один и тот же ритуал: беззвучно пробегался пальцами правой руки по клавишам воображаемого фортепьяно, принадлежавшего только ему. И даже через тридцать с лишним лет после смерти жены он по-прежнему накрывал стол на двоих.
* * * Его фамилия была Эйн. Он происходил из большой и старинной еврейской семьи из Восточной Европы, но вся его родня исчезла в катастрофе войны и отныне полностью принадлежала прошлому. |
