– Это мои деньги, мое приданое, оставшееся мне от отца. Вы и так немало забрали, но это не ваше.

Его лицо потемнело. Он вскочил и встал возле кровати, а затем направился к Дарии. На миг девушке показалось, что он ее ударит, однако Дэймон просто улыбнулся ей, но в его глазах горела ярость.

– Убирайся, – произнес он наконец. – Ты все-таки ухитрилась меня обидеть. Мать соберет тебя к отъезду в Колчестер. У тебя будут повозки, груженные кухонной утварью, как у каждой невесты. Видишь, как я несказанно щедр. Не хочу прослыть скрягой или заставить кого-нибудь усомниться в моей любви к тебе. Ты уедешь через три дня. Конечно, я приеду на твою свадьбу и, если ты будешь послушной, может быть, привезу с собой твою мать. Ну, что же ты молчишь? Ничего не хочешь сказать? В таком случае оставь меня.

Дария несколько секунд смотрела на дядю – не на его тело, поскольку восставшая плоть и эти светлые волосы, покрывавшие грудь, пугали ее, но на его искаженное ненавистью лицо. Потом повернулась и вышла из комнаты.

Ее мужем будет Ральф Колчестер!

Мать утешала Дарию, пока та плакала, и повторяла ей, что любой брак, даже с Ральфом Колчестером, лучше, чем жизнь здесь с дядей. Ей надо подчиниться и вести себя как подобает леди – с достоинством и спокойствием.

Но Дария презирала двадцатилетнего Ральфа Колчестера с его безвольным подбородком, кривыми тонкими ногами и злобным выражением лица. Она видела, как он поступил с Анной, четырнадцатилетней хорошенькой, большегрудой глупышкой. В течение целой недели Ральф насиловал девушку дважды в день. А мужчины смеялись, хлопали незадачливого юнца по плечу и хвалили его твердое и верное копье.

Мысли Дарии наконец вернулись к настоящему, и она подняла лицо к небу. Теперь падал снег, кружась все быстрее, укрывая белым саваном Дрейка, его людей и повозки. Снежинки били ее по лицу, и она чувствовала их пронизывающий холод. Генриетта споткнулась и заржала, и Дария потрепала ее по холке. Позволит ли ей Ральф ездить верхом, когда они поженятся? И будет ли он насиловать ее дважды в день, как Анну?

Дрейк повернулся, крикнув ей, что они скоро прибудут в цистерцианское аббатство Грейнсворс, где остановятся на ночлег.

Вскоре им пришлось вытянуться цепочкой, так как обрывистая голая дорога очень сузилась, зажатая по обеим сторонам огромными скалами и упавшими валунами.

На них напали из засады, и хуже всего было то, что Дрейк и десяток его людей не могли разглядеть врага. Лошади ржали и вставали на дыбы. Воины падали один за другим, сраженные стрелами, выпущенными из-за скал. Даже доспехи не спасали, ибо стрелы летели очень кучно и в конце концов пронзали лицо или шею человека. Тех воинов, которые были в камзолах, подбитых мехом, убивали еще быстрее. Ни у кого из них не оставалось шансов спастись от врага, спрятавшегося в засаде и посылавшего стрелы сквозь густую завесу белого снега.

Как ни странно, но после первого потрясения, вызванного атакой, Дария больше не испытывала страха. В глубине души она знала, что не умрет. Во всяком случае, не сегодня и не от стрелы, пущенной ей в грудь. Когда в живых остались только Дария и ее служанка Ина, когда стихли крики и воздух очистился от стрел, появились нападавшие – целые и невредимые. Они издавали торжествующие крики и смеялись, радуясь легкой победе. Дария сразу же распознала их главаря – человека огромного роста. Он смеялся громче всех, когда вел своих людей грабить мертвых, забирать лошадей и разворовывать повозки.

Великан снял свой шлем. Дария никогда не видела таких рыжих волос.

Роланд дожидался появления графа Реймерстоуна, Дэймона Лемарка в огромном зале.