Ромила разразилась хриплым, вульгарным смехом.

– Я помню кое-что еще, похотливый козлик. Роланд медленно повернулся к ней.

– Что ты хочешь этим сказать? Ромила крякнула и окинула его оценивающим взглядом.

– Ты вожделел ее, даже когда метался в лихорадке и бормотал что-то на непонятном языке. Я знала, что вы недавно женаты, но чтоб так не терпелось наградить ее ребенком… Да, мужчины всегда не прочь выплеснуть свое семя, даже если они стоят на краю могилы.

Роланд старался унять бешено колотившееся сердце.

– Что ты имеешь в виду?

– Твое ненасытное тело не желало смириться с тем, что ты опасно болен, мой красавчик. – Она засмеялась снова и посмотрела на него так, словно собиралась толкнуть его на кровать и раздеть догола.

– В самом деле?

– О да. В ту ночь твоя маленькая женушка так извелась из-за тебя, что я забеспокоилась о ней и пошла к вам. Я остановилась около двери и услышала стоны и вздохи, а потом она закричала.

Тогда я открыла дверь, думая, что ты умираешь, и что же я увидела? Ты лежал на ней, засунув в нее свое копье, а затем застонал и взял ее. Ну и заставил ты ее попрыгать! – Ромила ласково улыбнулась Роланду. – Мне нравятся такие вкусненькие мальчики, как ты.

– Спасибо, Ромила, – с облегчением поблагодарил Роланд. Он обнял старуху и высоко поднял, хотя она весила не меньше его самого. Затем, опустив на землю, громко чмокнул в щеку. – Спасибо, – повторил он.

Спускаясь по ступеням, он думал: “Ради всех святых, я ничего не помню. Может быть, когда-нибудь память ко мне вернется”.

Впрочем, слова Ромилы не имели большого значения. Поразительно было другое – ему безумно хотелось провести ночь с Дарией здесь, в этой постели. Она будет лежать на нем, и он возьмет ее, как в первый раз.

В полночь разбушевалась гроза, и шкура, прикрывавшая окно, громко хлопала на ветру. На узкой кровати лежал, раскинувшись, Роланд и смотрел на свою жену, обнаженную, с распущенными волосами, горящими от страсти глазами. Она выгнулась, вбирая его в себя так глубоко, что он чуть не умер от наслаждения.

Когда она достигла сияющих вершин своей страсти, он сказал:

– Я люблю тебя, Дария, и буду любить всегда. Она закричала от восторга, и он усмехнулся при мысли, что Ромила может стоять за дверью и прислушиваться, старая ведьма. Но скоро он забыл обо всем на свете, утонув в волнах чувственности, ибо в этот миг для него не было ничего важнее Дарии.

Оба графа были давно мертвы, и никто особенно не интересовался тем, кто их убил и как. Но король опрометчиво захотел услышать подробности. Он знал, что в сражении участвовали Роланд и Грелем де Мортон. Король ценил преданность всех вассалов друг другу, но разве они не должны доверять ему, своему монарху, хромые козлы?

Он подумал, не расправиться ли ему с Денвольдом, ибо подозревал, что зять скрыл от него самое главное, но, взглянув на свою дочь Филиппу, остыл и приказал принести вина.

После второго кубка король, однако, подобрел, поскольку теперь в его владениях находилось два очень богатых поместья. К радости Эдуарда, ни у одного из графов не осталось наследников, кроме кузена Дэймона Лемарка – полного ничтожества, который не был достоин ни земли, ни титула. Король предупредил его через одного из своих рыцарей, что в ту минуту, как он возомнит себя приграничным бароном, он, Эдуард, проследит за тем, чтобы в его эль подсыпали яду. Потом король вздумал наградить своего зятя Реймерстоунским поместьем, но решил, что тот еще не выказал достаточной верности своему королю.

Через год королю захотелось услышать о том, что произошло, из первых уст, и он послал гонца в Чантри-Холл, настаивая на том, чтобы Роланд де Турне с женой посетили Лондон и представили ему полный отчет.