Наш разговор длился более часа, а вопросы явно не убывали. Николай Николаевич высказал сомнение в продолжение «допроса». Он опасался меня переутомить. Но это была моя тема, можно сказать, выстраданная. И мы продолжили.

— Почему Пеньковского не вывели из игры “мягко”? — спросил журналист.

— Как было объявлено официально, Пеньковского арестовали 22 октября — в этот день Карибский кризис достиг своего пика. Это был момент, когда американцы принимали решение о превентивном ударе… Но уже в наши дни Владимир Семичастный, глава КГБ в то время, говорил, что еще за полгода до этой даты ему запретили заниматься Пеньковским… А ведь в отношении его у госбезопасности были серьезные подозрения — значит, чтобы не вспугнуть работающих с ним американцев и англичан. Да и сам факт ареста повышал значимость агента для Запада…

Работая с ним, наша сторона получала информацию: задачи, которые ставили спецслужбы внедренному агенту, то есть обнаруживался конкретный интерес той стороны, ее уровень знаний и осведомленности о нас. А затем — гласный суд и мощная политическая кампания…

Вопрос:

— Почему выбор пал именно на Пеньковского?

— Думаю, было несколько каналов, но у него пошло лучше. Мы узнаем о наших успехах по нашим провала. Но провалы еще и учат…

— Полтора десятка американцев, работавших с Пеньковским и на него, были выдворены из СССР. Пострадали и наши: маршал, начальник ГРУ — они были сняты с должностей и понижены в звании. А офицеры спецслужб? — Беседа носила явно завершающий характер, но «порох в пороховницах» у Николай Николаевича еще был.

— И восемь англичан, — добавил я. — Мне удалось поговорить с некоторыми офицерами из ГРУ. Многим объявили наказание публично за… ротозейство, но фактически все осталось на своих местах.

Далее разговор стал выходить за рамки темы и касаться большой политики.

— Мота ли какая-то группировка, борющаяся за власть в Союзе и знающая непредсказуемость Хрущева, послать Пеньковского известить американцев, чтобы они, не дай бог, не начали войну?

Вопрос был не по теме, но все же о Пеньковском, и я мог отвечать на него, опираясь на собственный жизненный опыт.

— При нашей разветвленной и централизованной партийной системе и сильной госбезопасности — это невозможно! Тем более наверху. Любой побежал бы к партийному секретарю “посоветоваться”. Для таких целей нужна хорошо законспирированная организация в высшем эшелоне, что было абсолютно невероятно. И необходимости не было, как мне представляется.

— Но Пеньковский оставил след и в Берлинском кризисе? — опять вода на “мою мельницу”.

— По нему он никакой информации не дал. Кроме того, что будет подписан договор о сотрудничестве. О планировавшемся факте возведения Берлинской стены о ничего не сообщил. А ведь об этом его высокие источники могли бы знать, раз уж о ракетах говорили! Этот факт также в пользу моей версии… Как и тот, что об операции “Анадырь” — завозе ракет на Кубу — он также не сообщил Западу!

А Николай Николаевич требовал ответа и “брал быка за рога”.

— Могли его расстрелять потому, что столь высокую игру нужно было довести до полного логического завершения?

— Нет, не могли. Хотя… — вопрос был более чем щекотливый, и на него отвечать всуе не хотелось.

— А может быть и так: Комитет, чтобы реабилитировать себя в истории с действительным предательством, придумал эту версию с двойным агентом? — коварно допытывался журналист.