|
Для такого человека, как я, присутствовавшего на многих аутодафе, но никогда даже не прикасавшегося к дровам, это были новые ощущения. Джорджио объяснил, как сложить поленья от меньшего к большему. Я много раз видел, как это делается: самые тонкие поленья должны располагаться у основания, чтобы затем лучше разгорелись более толстые бревна. Когда эта задача была выполнена, он заставил нас уложить вокруг этой кучи длинную веревку, закрепить ее и с помощью свободного конца поднять на вершину тела наших братьев. Выполнив указания нашего приора, мы намеревались вернуться обратно до наступления ночи, чтобы успеть войти в город прежде, чем солдаты иль Моро закроют на засов ворота.
— Знаете, что в этой работе самое лучшее? — запыхавшись, произнес брат Бенедетт о, закончив укладывать труп Гиберто на вершине кучи. Одноглазый вскарабкался вместе с могильщиком наверх, чтобы закрепить тело брата Александра. — Ага, так, значит, в этом есть что-то хорошее? — Хорошее в этом то, брат Мауро, - - донеслось до меня брюзжание Бенедетто, — что, если нам повезет, прах этих несчастных осыплется на головы катаров, прячущихся в этих горах. — Катары, здесь? — запротестовал Мауро. — Вам они всюду мерещатся, брат. — Кроме того, вы безосновательно наделяете их подобной проницательностью, — вмешался я, обвязывая веревку вокруг тела брата Александра. — Вы и в самом деле полагаете, что они смогуг отличить этот прах от пепла их собственных костров? Позвольте мне в этом усомниться. На этот раз одноглазый промолчал. Я ожидал, что сейчас веревка натянется и начнет поднимать библиотекаря, но этого не произошло. Мауро Сфорца упустил шанс парировать едкие, как всегда, комментарии помощника приора, и внезапно над поляной повисло долгое и неловкое молчание. Удивленный, я сделал шаг назад, чтобы лучше видеть, что происходит наверху. Брат Бенедетто застыл, как соляной столп, устремив взгляд куда-то на опушку леса. Веревка выскользнула у него из рук. Лица Мауро я не видел. Все, что мне удалось рассмотреть, — это легкое дрожание седой бороды одноглазого. Он беспокойно хватал ртом воздух, подобно мистикам в начальных стадиях божественного экстаза. Он даже не моргал. Казалось, он вообще не смел пошевелиться. Вдруг я понял: одноглазый, перепуганный до смерти, похоже, пытался подать мне знак бородой, нервно дергая ею и шумно втягивая воздух носом. Резко обернувшись, я тоже посмотрел в направлении, указанном его взглядом, и обмер. Я не преувеличиваю. На опушке, метрах в двадцати, стояла группа из пятнадцати мужчин в наброшенных на головы капюшонах. Они молча наблюдали за нашими действиями. Прежде мы не замечали их. Все были с головы до ног одеты в черное и держали руки перед собой, спрятав их в рукава. Похоже, они стояли уже давно, наблюдая за нами. У них не было ни оружия, ни дубин, ни каких-либо иных предметов, которые можно было бы использовать для нападения. Однако, должен признаться, их поведение настораживало: они молча смотрели на нас из-под своих капюшонов, не предпринимая попыток приблизиться. Откуда они появились? Насколько нам было известно, в окрестностях не было ни одного монастыря или пустыни. Полагать, что это монахи из открытого лагеря, также не было оснований, поскольку день не был литургическим. Но все же... Что им нужно? Может быть, они желают присутствовать при посмертной казни наших еретиков? Мауро Сфорца первым спустился с костра и направился с распростертыми руками к молчаливой группе. Его встретило полное безразличие — никто даже не пошевелился. — Боже праведный! — наконец выдавил из себя одноглазый. — Да это же переодетые! — Переодетые? — Неужели вы не видите, падре Лейр? — пробормотал он. Его тон был растерянным и разгневанным одновременно. — Я же вам все время об этом твердил. Они ходят, закутавшись в черные рясы, без поясов и отличительных знаков, так же, как и устремленные к совершенству катары. |
