Гостей встречал сам князь, но как только в салоне появилась Шарлотта, леди Одель, стремясь подчеркнуть, кто является хозяйкой вечера, воскликнула:

– Милое мое дитя! Я уже начала волноваться! Это же твой вечер, и ты сама должна встречать гостей.

Словно не заметив Аланы, она повела Шарлотту по кругу, представляя уже прибывшим и останавливаясь лишь для того, чтобы приветствовать новую партию гостей.

Алана отошла в глубину комнаты. Лакей в роскошной ливрее, украшенной золотыми галунами, и в напудренном парике предложил ей бокал шампанского. Неожиданно рядом с ней оказался князь.

– Я удивлен вашим выбором моих орхидей, леди Алана, – сказал он.

– Эти показались мне самыми красивыми, ваша светлость.

– До вас ни одна женщина не останавливала на них свой выбор, – объяснил князь. – Я очень польщен, потому что сам привез их с востока.

– Да, они сразу показались мне немного восточными, именно поэтому я их выбрала, – ответила Алана.

– Вы интересуетесь востоком?

– К сожалению, у меня нет возможности поехать туда, но мне кажется, восток многому может научить нас, стоит только внимательно вглядеться в него.

– И чему же именно научить? – удивился князь.

– Мне трудно выразить это словами, ваша светлость. – Алана сделала жест рукой. – Может быть, тайне бытия, скрытым знаниям, которые недоступны обыкновенным смертным. То, что некоторые из нас лишь смутно чувствуют, на востоке знают!

Князь не спускал с нее взгляда. Казалось, он был не столько удивлен, сколько заинтересован ее словами. Но не успел он ответить, как резкий голос леди Одель позвал его:

– Ваша светлость!

Он оглянулся и увидел, что в комнату вошли еще четверо гостей. За ужином Алана обнаружила, что если Шарлотта сидела по правую руку от князя, а леди Одель играла роль хозяйки на противоположном конце длинного стола, ее саму, несмотря на ее предполагаемый ранг, посадили подальше от его светлости. Наверное, будь она действительно кузиной Шейна, то чувствовала бы себя оскорбленной. Но она была Аланой Викхэм и только улыбнулась, решив, что леди Одель считает ее соперницей, а это само по себе было довольно лестно.

Стол был украшен золотыми канделябрами. Первое блюдо подали на золотых тарелках, о чем раньше Алана только читала в книгах. Во все время ужина из галереи для музыкантов, скрытой от гостей старинным расписным занавесом, доносилась тихая музыка. Алане хотелось вслушаться в нее, но рядом сидели юноши спортивного вида, которые громко заговаривали с ней и еще громче смеялись. Усилием воли она заставляла себя вникать в смысл их слов.

По временам она не могла удержаться, чтобы не бросить взгляда на князя, который сидел в кресле с высокой спинкой с таким видом, словно это был трон. Было ли ему весело? Шарлотта даже не пыталась развлечь его, подчеркнуто обращаясь только к мужчине, который сидел справа от нее.

Один или два раза Алана встретилась глазами с виконтом. Он сидел на другом конце стола и, казалось, был доволен тем, как разворачиваются события, чего она не могла сказать о себе. Судя по всему, леди Одель уже насторожилась и готова была сражаться, как львица, если кто-нибудь встанет на пути осуществления ее планов.

После ужина, в салоне, куда, оставив мужчин в столовой, удалились дамы, леди Одель обратилась к Алане с неприкрытой резкостью:

– Если вы, как уверяла меня Шарлотта, впервые выезжаете в свет, вам надо бы понимать, что эти орхидеи неуместны. Особенно та, что у вас на шее.

– Прошу простить меня, – смиренно ответила Алана, – но они были так красивы, что я не смогла устоять перед ними.