Придерживая сухой, как бы цыплячьей лапкою те жалкие остатки, в которые время превратило веночек из флердоранжа, едва сидевший на ее растрепанной гриве, эта жуткая невеста простерла дрожащую ручонку и пропищала дребезжащим, но довольно пронзительным голоском:
– Брайан! О мой ненаглядный Брайан! Наконец-то ты вернулся ко мне!
И чучело в фате прямиком кинулось на шею Десмонду, который, против Марининого ожидания, не грянулся оземь, где стоял, не кинулся прочь, вопя от ужаса, а весьма нежно сжал сухие лапки, цеплявшиеся за него, и сказал так ласково и тихо, словно утешал плачущее дитя:
– Нет, нет, дорогая Урсула, я не Брайан, увы. Посмотри на меня – и ты увидишь, что я не Брайан.
– Не Брайан? Нет? – пролепетало странное существо.
Залитые слезами глаза в набухших морщинистых веках трогательно уставились на молодого человека – и вдруг улыбка взошла на сухие, дрожащие уста:
– Нет, ты… Десмонд! Ты в самом деле мой маленький Десмонд! И ты вернулся!
– Ну конечно, я вернулся, Урсула. Как же я мог не вернуться к лучшей тетушке на свете! – И он так звучно расцеловал сухие, пергаментные щечки, покрытые толстым слоем румян, что старая дама засмеялась от радости. Смех ее напомнил звон колокольчиков, и Марина вдруг с ужасом поняла, что и у нее глаза наполняются слезами. Впрочем, они всегда были на мокром месте, а где уж удержаться при такой чувствительной сцене!
«Это и есть «тетучка», – поняла Марина. – Ну что ж, она хоть и спятила, но довольно мила. Немудрено, впрочем, спятить при таком племяннике! А «дядючка», надо думать, тоже не в себе?»
Вышеназванный не заставил себя ждать. С возгласом:
– Погоди, Урсула, погоди! – на крыльцо выскочил высокий сухощавый джентльмен и замер, увидев улыбку Десмонда и услышав смех старой дамы.
– Так ты приехал! – всплеснул он руками.
– Разумеется, – пожал плечами Десмонд, и нежная улыбка, с какой он смотрел на тетушку, уступила место довольно-таки ехидной. – Очень рад видеть тебя, Джаспер.
«Не похоже», – подумала Марина.
Впрочем, не похоже было, что и «дядючка» рад племяннику…
Джасперу Макколу было на вид около пятидесяти лет. Сухой, как жердь, лицо какое-то желтое, отсутствующий, плывущий взор очень светлых глаз, небрежно уложенные полуседые волосы, но все еще довольно красив. Портит его только подбородок – мягкий, слабый, почти срезанный. У Десмонда вон какой воинственный подбородок! И на нем ямочка…
– Десмонд! – новое восклицание заставило Марину вздрогнуть и разогнало напряжение, воцарившееся, пока дядюшка и племянник молча мерили друг друга неприязненными взглядами.
Девушка с темно-каштановыми волосами сбежала с крыльца. Она была необыкновенно изящна и миниатюрна вся, от тщательно уложенных локонов до кончиков пальцев прелестных рук, протянутых к Десмонду. На одном из пальцев сверкал изумительный бриллиант. У нее были огромные голубые глаза, точеные черты, зовущий рот; пурпурная шаль, красиво задрапированная вокруг стана, бросала теплый розовый отсвет на ее лилейные щеки. Она была красива… очень красива, безусловно красива, и при взгляде на черное кружево и черный атлас ее платья, которые потрясающе контрастировали с яркостью лица, Марина ощутила себя простушкой в своем новеньком муаровом платьице соломенного цвета, покрытом испанским кружевом, с гирляндою фиалок на подоле. Как это его угораздило так измяться? Просто тряпка… бесцветная тряпка! А ведь это платье еще утром казалось ей восхитительным, и Марина вполне вошла в образ красивой, кокетливой, богатой кузины, увенчанной молодостью и нарядами! Теперь она обнаружила, что смотрит на незнакомку с тем же испуганно-завистливым выражением, с каким смотрели все остальные женщины, от старушки Урсулы до горничных. |